Право на одиночество

Впервые физическая близость принесла мне столько боли. Боль была в каждом уголке тела, включая мою душу. И когда Максим, наконец, отпустил меня, я отползла в сторону и встала с постели, чувствуя, как огненным кольцом охватывает всё внутри, как подкашиваются ноги.

Я молча оделась. Дрожащими руками натянула бельё, штаны и блузку, и только собиралась выйти из комнаты, как Максим остановил меня.

— Наташа? — он вскочил с постели и попытался обнять меня. Я увернулась. — Что с тобой?

— Животное, — ответила я, не глядя на него. — Ты настоящее животное. Ты вообще слышал, что я тебе говорила? Я ведь просила тебя перестать. Зачем ты со мной так… грубо? Или тебе именно так и нравится, а всё, что было раньше — это разминка?

— Наташа…

— Я ухожу. Ухожу, слышишь? И только попробуй меня задержать!

Максим и не пытался. Он просто отошёл в сторону. Я не смотрела не него, поэтому не знаю, какое у него было лицо.

Я молча собрала самое необходимое и ушла, бросив ключи в коридоре.

Только на лестнице я вспомнила, что забыла Алису. Но возвращаться не стала. С Лисёнком и Ликой моя девочка не пропадёт.

Мне казалось, что-то внутри меня остановилось и умерло. Я шла, не разбирая дороги, мечтая разучиться думать и чувствовать, или вообще перестать существовать.

Было больно и обидно. Обидно, что Максим не верил мне и попросил проследить за мной. Обидно, что он подумал, будто я сплю ещё и с Миром. Обидно, что сегодня он меня практически изнасиловал, не слушая ничего из того, что я говорила.

Я вернулась к себе, в свою пыльную одинокую квартиру. Я понимала, что в «Радугу» теперь мне дороги нет, и сразу после каникул придётся писать заявление об уходе.

Но мне было всё равно. Я ничего не чувствовала. Просто сидела на кухне и смотрела в потолок.

Никто и никогда не обижал меня настолько сильно.

Успокоившись, я прошлась по квартире, протирая пыль. Наткнувшись взглядом на книжный шкаф, заметила, что моя «вечная свеча» давно потухла. Батарейки я хранила на верхней полке одного гардероба — там были свалены в кучу какие-то старые документы, мои детские пазлы, несколько фотоальбомов с фотографиями, папины шахматы и нарды…

Я встала на стул и полезла наверх. Встав на цыпочки, я засунула руку вглубь полки… и вдруг наткнулась на что-то деревянное и резное.

Я нахмурилась. Мне казалось, в этом месте должен лежать пакет с батарейками. Но, судя по всему, это какая-то шкатулка.

Минут десять я потратила, вынимая всё с полки. И вот, наконец, моему взору предстала небольшая резная шкатулка, заваленная хламом настолько, что если бы не эта случайность, я бы не обнаружила её, пока не выгребла из шкафа всё подчистую.

Взяв шкатулку, я села на диван. Дрожащими руками откинула крышку, шестым чувством понимая — в ней что-то очень важное.

Сверху лежало письмо. Я сразу поняла, что это именно письмо — простой листочек, сложенный несколько раз, немного желтоватый, видимо, от старости.

Развернув его, я охнула — это был мамин почерк!

Мне жаль, что я не могу ничего сделать… Мне жаль, что ты так и не понял — любовь всегда начинается с дружбы, и то, как я тебя ценила, как слушала все твои мысли, как поддерживала в трудную минуту — это дружба… А ты, видимо, всегда считал, что я просто жду, пока ты полюбишь меня. Как же это унизительно.

Я никогда не делала чего-то, ожидая, что вот, я сделаю это — и ты меня полюбишь. Я делала это, потому что была твоим другом… Наверное, все же, была… Потому что уместить в своём сердце все твои вчерашние слова я не могу.

Утром было такое чувство, будто я превратилась в кусок мяса. Будто с меня живьем содрали кожу. Я бежала на работу, потому что я хотела к ним, к ним… к тем людям, которые спасли меня в прошлом году. И, увидев Елену Петровну, услышав этот родной голос, когда она говорила по телефону со своей сестрой — я чуть не расплакалась. Я почувствовала, как меня переполняет любовь. Я чувствовала, как в глазах вскипают слезы — то ли обиды от того, что ты вчера наговорил мне, то ли от того, что я ещё могу любить.

А потом, когда Елена Петровна шла мимо, я посмотрела на нее и улыбнулась. Она спросила: «Что ты смотришь?». У меня с губ сорвалось: «Люблю!». И я была так рада услышать: «И я тебя тоже люблю».

Это есть у меня… а у тебя нет. И мне очень жаль тебя… Жаль, и только… И больше не будет слёз. Хватит. Отмучалась.

И мне уже все равно, что ты ответишь на это письмо… Ты причинил мне столько боли, что во мне уже ничего не осталось. Кроме жалости к людям, которые не умеют любить…

P.S. Совсем недавно во сне я говорила с одним человеком. Я не знаю, кто это был. Он спросил меня, что бы я выбрала, если бы передо мной были две дороги — одна очень ровная, и даже, возможно, счастливая, но — с человеком, которого я не люблю. А вторая — вся каменистая, полная рытвин и ям, и — в одиночестве… Но зато — честная!

Я ответила, что всегда стараюсь быть честной. И выбрала бы вторую. Тогда он улыбнулся, погладил меня по голове и сказал, что всё будет хорошо.