Право на пиво

Поэтому я оставил Ози — ничего ему не сделается за две минуты, — выскользнул в коридор и сотворил пароль опроса. Отклик пришел: «Лусиада», хуже некуда — это падре Карраско отзыв, а уж он преданный донельзя. Вернулся в келью — а там Озипринш во весь рост на полу прозябает, без памяти и духа. «Как же это его угораздило?.. Ой, нет, это потом, а пока что…» А пока не оставалось мне ничего другого, как вызвать надежного человека, из своих, и к тому же родственника — Пепе Гаруту.

Не скажу, что с легким сердцем я Пепе заклинал: какая уж легкость, тут не проведал бы кто! И к тому же, был Пепе на шесть лет меня старше, обретался во втором круге познания, у него одних только официальных сильф три было, а скольких он еще потихоньку привечал и приручал! Характер имел тяжелый, язвительный. Побаивался я его. Когда еще сам таким стану!

Тихонько стукнуло в окно. Я быстро поднял створку. Пепе крылатой тенью маячил снаружи. От него пахло быстрой водой и альбанским куревом.

— Ну, чего тебе, малыш? — свистящим шепотом спросил Гарута. — Там сильфа Лида, ты о-очень некстати.

— Пепе, извини… Светом клянусь, это не я, но Озька там чего-то учудил, я сам не справлюсь.

Пепе скорчил гримасу, плюнул в луну и взмахнул шелковистой перепонкою крыла, показав мне глянцевые пятки. Мол, дурак ты, Гай Ворон! Стану я твоими дружками…

И повис вниз головою, зацепившись за бутовую кладку. Принюхался, качнулся — и вот уже внутри, крылья свернул, наклонился над Ози.

— Лида подождет, — сказал сурово, — где же ты, малыш, так вляпался?

— Я хотел — как лучше, — приглушенно ныл бедолага Озипринш. — Я же не виноват, что как всегда…

Он лежал в койке, отпоенный пятничной росой с чистотелом, палец был перевязан, заговор на руку положен и все как будто прибрано, но Пепе не торопился уходить. Подогнув ногу, сидел на подоконнике, играл кончиком крыла, расспрашивал, что и как?

— А что же? Когда ничего не выходит толком, — бубнил Ози. — Ну, да ректору я ни за что не признаюсь. Скажу: жабу резал в лабораториуме, поранился.

— От жаб только бородавки бывают, — безжалостно заметил Пепе. — А у тебя, между прочим, еще два пятна появились.

— Где? — охнул Ози. — Гаюша, где пятна, где?

— На руки посмотри, — отвечал я с дрожью в голосе. Ибо, хоть и приведенный в чувство, Ози был, во-первых, слаб, как амеба. А во-вторых, у него на руках и на мокром от пота лбу все отчетливее проступали коричневатые пятна. И кожа словно блекла и истончалась на глазах.

— Ой, горе мне, — Ози закрыл глаза. — Ой, умру я!

— Может быть, — отвечал язвительно Гарута. — Если будешь отмалчиваться — то наверняка. Учти, до рассвета недолго. А там что?

— Больным скажусь, — шелестел Ози.

— Прокаженным, — не вполне внятно съехидничал Пепе, ловя на лету ртом тоненькую самокрутку и прикуривая от пальца.

Ози зажмурился, да и мне вчуже стало жутко.

— Короче, парень, — Гарута чуть подался от края оконной пропасти. На коленях у него лежал толстый учебник. — Ты не щурься. Прищуриться всегда успеешь. Отсюда читал?

Ози приоткрыл один страдальческий, со слезою, глаз и покосился на строки. Кивнул, всхлипнул.

— Тэкс… «Шьяхт падрейха фо шьяхт…». Уксус был яблочный?

— Я… яблочный. Ароматизированный.

— Девять свечей?

— От тортика, они же маленькие…

— Ну, про мумиё и спрашивать нечего…

— В аптеке купил, сказал: насморк у меня хронический…

— Замкнутое пространство…

— В чулане я…

— Ну, понятное дело… Вот что, ребенок, в твоем возрасте в чулане обычно другими делами занимаются. На самый страшный случай пытаются дух Нефертити вызвать. А ты кого умудрился накликать?

Ози только постанывал от ужаса.

— Запомни, Гай, и никогда так не делай, — Пепе отшвырнул книгу в угол, и она там истаяла паром. — Этот болван где-то раздобыл учебник магистерских практик и вызвал, представь себе, Темпорофагию.

Я с виноватым видом вздернул плечами. Имя духа ни о чем мне не говорило.

«Вот Озька жук, а с виду двоечник…»

— Ты бы еще Вирго Горгониа призвал. Чтобы уж совсем… чтобы тебя от пола пневматическим молотом отковыривали.

— Дойдет и до Вирго, — отчаянно прошептал Озька, — если я… дальше так…

— Если ты дальше так, то можешь сейчас прямо и начинать. Думаю, к вечеру тебе будет лет шестьдесят… адо субботнего дня можешь и не дотянуть. Горды, долгожители в роду были?

Ози отрицательно помотал головой. По-утреннему посветлел воздух, и то, что казалось мне на его унылой мордочке тенями, было на самом деле пробившейся за несколько часов — и уже седеющей — бородою.

Гарута посмотрел на Озьку, на меня и вдруг решительно спрыгнул с подоконника. Приблизился к болящему, покачал головой — я и моргнуть не успел, как Пепе взял с полки кухонный нож и одним-движением отворил себе кровь на запястье.

— Ну, недоросль, — сказал почти брезгливо, — пей давай. — Ози только головой помотал. Пепина кровь, чуть голубоватая в рассветных зорях, капала на одеяло и с шипением впитывалась в ткань.

— Ты не мекай, а пей. Сколько сможешь. Не переливание же тебе устраивать!