Право на смерть (СИ)

Девятилетний мальчик наблюдал за людьми, жившими с ним в одном городке: видел, как за их с Джоном домом часто украдкой целуются местные юноши с девушками, слышал, как по ночам из поля, которое начиналось сразу после их покосившегося старенького забора, раздаются странные — не то от боли, не то непонятно от чего — женские крики. Однажды он даже смотрел, как рожает какая-то некрасивая женщина, которую не успели довезти к местному лекарю и оставили прямо посреди грязной улицы, и это было так противно и страшно, что «Шерлок» пообещал сам себе никогда больше в жизни добровольно не связываться с женщинами.

В конце концов, со временем, он окончательно убедился в том, что никого лучше Джона нет и никогда уже не будет.

Поэтому, когда «Шерлоку» исполнилось четырнадцать лет, во время плановой кормёжки он в очередной раз признался, что отчаянно влюблён, и сказал, что хочет поцеловать — прямо как у тех парней с девушками — Ватсона. Тот тогда его отругал за подобные слова и запретил даже думать о подобном, тем более с Джоном в главной роли. «Шерлок» сильно на него обиделся после этого, сравнив со своими узколобыми и ничего не понимающими родителями, а потом выбежал из комнаты.

В итоге, он не разговаривал с вампиром почти четыре полных дня и примерно столько же времени отказывался от любой еды. Он пришёл к Джону сам лишь один раз, но лишь затем, чтобы покормить его, а потом он молча оделся и ушёл к себе в комнату, подперев дверь изнутри стулом.

С одной стороны, вампир прекрасно понимал, что не испытывавший никогда — в этой жизни, разумеется — до этого чувства любви — и, чёрт возьми, возможно, в какой-то мере даже страсти, — «Шерлок» сейчас отчаянно цепляется за него, Джона, как за единственный доступный и логичный ему вариант для развития подобного опыта. Конечно, взрослеющему юноше хочется чего-то такого — запретного, — что он видит иногда на улице или слышит от посторонних людей.

Но с другой стороны, поддаться искушению было слишком опасно для них обоих. Не то, чтобы у Джона были какие-то предубеждения касательно любовных отношений между вампиром и человеком, просто ему казалось, что давать надежду «Шерлоку» очень неправильно. Хоть он и испытывает к нему, «Шерлоку», какие-то странные для вампира чувства, но это, скорее, просто безумная помесь всего по чуть-чуть — от уважения до симпатии, — и назвать это всё любовью в полной мере крайне сложно.

Он долго мучился — терзался — сомнениями, но, когда бойкот почти довёл мальчишку до голодного обморока, Ватсон насильно усадил его за обеденный стол перед собой, поставил перед ним тарелку с едой и сказал, что они обязательно попробуют всё — в пределах разумного, конечно, — что захочет «Шерлок», но пусть тому исполнится хотя бы шестнадцать.

Юноша, окрылённый надеждой, терпеливо ждал своего шестнадцатого дня рождения, постоянно — каждый чёртов день — напоминая Джону об его обещании. Ватсон лишь хмыкал себе под нос либо лениво отмахивался, но в действительности внутреннее он сам готовился к тому, что может принести в их общую жизнь эта новая — не испробованная и не изученная ими раньше — ступень отношений.

***

Ровно день в день, когда «Шерлоку» стукнуло шестнадцать лет, он потребовал обещанный и такой желанный на протяжении многих лет поцелуй, и не просто в щёку, а в губы, по-настоящему.

А ещё через месяц каким-то образом — ловко и незаметно для вампира — раскрутил Джона до полноценного интима. И казался при этом просто до безобразия счастливым.

На самом деле Ватсон тоже мог назвать эти полгода своей жизни самыми счастливыми мгновениями с момента своего обращения. Он видел, как расцвёл на его глазах от проявленной взаимности «Шерлок», видел, какие сильные и яркие эмоции бьют из этого молодого тела ключом, видел, каким живым и чувствительным — имеется в виду тело — становился рядом он сам, и на фоне всего этого ему казалось, что идея взаимности в реальности не так уж и плоха.

***

Но так казалось лишь до тех пор, пока обо всём этом каким-то образом не прознали горожане. Они просто-напросто выкрали сонного «Шерлока» из его дома, пока Джон как раз на день отлучался по делам в соседний с Уэском большой город, и долго — со вкусом -измывались над несчастным юношей, пытая его всеми доступными им способами.

Стоит упомянуть, что именно в то время в самом расцвете была знаменитая на весь мир испанская инквизиция. Горожане были искренне уверены, что в глупого и нерелигиозного мальчишку, нечистого душой и телом, вселился страшный демон, и теперь именно он заставляет несчастного ребёнка мучиться рядом с вампиром, понуждающим его, «Шерлока», к постоянному греховному совокуплению и кормёжке. На все его отчаянные крики и мольбы о том, что всё это на самом деле добровольно и взаимно, и что они узколобые и ограниченные кретины, которые ничего не видят дальше собственного носа, люди лишь роптали. Они пришли к выводу, что демон, сидящий внутри, настолько сильный, что простая молитва и раскаяние здесь не помогут и что его можно изгнать из бренного тела только священным огнём.