Правонарушительницы. Женская преступность и криминология в России (1880-1930)

Историк Ш. Фицпатрик считает, что большевики создали «виртуальное классовое общество» — отраженное в статистике разделение общества на классы, к которым граждане приписывались на основании их происхождения. По крайней мере в период НЭПа и до повторного введения внутренних паспортов в 1932 году границы этих категорий и отнесение к одной из них оставались размытыми и изменчивыми, они в той или иной степени зависели от классового происхождения родителей, дореволюционной деятельности и текущего рода занятий [Fitzpatrick 1993]. Навешивание географических ярлыков на преступную деятельность стало частью процесса разделения общества на классы. Если следовать теории «виртуального классового общества», категории «городское» и «сельское» можно применять для причисления к определенному классу и определения соответствующего наказания для правонарушителей. То, что конкретные виды преступлений относились в «городским» или «сельским», предполагало, что совершаются эти преступления людьми определенного типа. Для крестьян, например, характерна «сельская» преступная деятельность, а значит, «сельские» преступления совершаются крестьянами. Более того, тип преступления отражает уровень сознательности преступника и тем самым задает его или ее положение в классовой иерархии. Опять же, «сельские» преступления свидетельствуют о более низком уровне сознательности, чем «городские». Своими выкладками криминологи содействовали формированию определения классов, основанному не только на общественно-экономических категориях, но и на поведении, политической идентичности и приоритетах государства.

Одной из областей, где классовую принадлежность определяло поведение, стали задержания женщин и суды над ними за преступления против порядка управления. В эту категорию входили все правонарушения, ставившие под угрозу строительство социалистического будущего, но не заслуживавшие смертной казни, такие как, в частности, нарушение общественного порядка, антисоветская агитация, уклонение от уплаты налогов, подлог, фальсификация, уклонение от воинской повинности, хулиганство, незаконное использование природных ресурсов, самосуд, отказ от сотрудничества с милицией, спекуляции недвижимостью, изготовление и продажа самогона и наркотиков[224]. Преступления против порядка управления подразумевали преднамеренное антисоветское, а не антиобщественное поведение.

По данным официальной уголовной статистики за 1923 и 1924 год, преступлений против порядка управления женщины совершали больше, чем любых других видов уголовных преступлений[225]. Внутри этой категории природа женских преступлений оставалась по преимуществу сельской: а именно, криминологи выяснили, что преступления в основном coвершают жительницы сельской местности, и даже когда подобные нарушения закона имеют место в городах, совершают их по большей части женщины непролетарского происхождения. Более того, криминологи подчеркивали, что большая часть совершенных женщинами преступлений по своему характеру относится к сельским: как правило, речь идет об эмоциональном отклике и действиях, не требующих специальных навыков. Например, в 1923 году почти четверть всех женщин, арестованных в городах за неуплату налогов, составляли крестьянки, а в сельской местности таких было свыше 80%. Подобным же образом, хотя только около половины женщин, осужденных за оскорбление власти, проживали в сельской местности, четыре пятых арестованных по этой статье оказались крестьянками. И, напротив, если не считать минимального участия в производстве и продаже самогона, городские заводские работницы почти никогда не совершали преступлений против порядка управления [Статистика осужденных 1927: 58-61, 74-77][226].

Такое соотношение сельского и городского подчеркивает классовую природу преступлений и наказаний в СССР первых лет его существования. Милиция и суды с большей готовностью преследовали за антисоветское поведение людей определенной (нежелательной) классовой принадлежности и чаще выносили таким людям обвинительные приговоры, чем более «сознательным» пролетариям (которых, кстати, и по численности было меньше). Более того, высокий процент женщин, виновных в антисоветских преступлениях, отражал представления юристов о том, что женщины, и в особенности крестьянки, медленнее реагируют на перемены, которые принесла Октябрьская революция.