Правонарушительницы. Женская преступность и криминология в России (1880-1930)

Интерес специалистов к женской преступности объясняется прежде всего тем, что она, по большому счету, наносит больше вреда обществу и сильнее подрывает социальные нормы и идеалы поведения, чем мужская. Женская противоправная деятельность исследователям зачастую кажется более «чудовищной», она чаще направлена против близких людей и рассматривается как более откровенное несоответствие считающимся естественными женским материнским качествам. Поскольку женская преступность теснейшим образом связана с положением женщины в семье, в типах преступлений, которые совершают женщины, ученые всегда находили подтверждения традиционных женских общественных ролей[357]. В случае с раннесоветской ситуацией это новое подтверждение общественного положения женщин лишний раз укрепило представление о том, что женское поведение определяет женская физиология и что женщины по природе своей являются отсталыми и это мешает им принимать полноценное участие в современной советской жизни.

Из того, как криминологи раннесоветского периода рассматривали женщин-преступниц, складывается картина общества, находящегося под сильнейшим влиянием собственных старых традиций и одновременно стремящегося к самоопределению в новом ключе. Неудивительно, что, несмотря на внесенные большевиками в 1918 году изменения – радикальный пересмотр общественного и семейного законодательства с целью ликвидировать пережитки прошлого в быту и мировоззрении, – большинство граждан страны продолжали жить так же, как и до революции. И действительно, жизненные реалии переходного периода часто шли вразрез с теми понятиями об обществе, которые внедряло советское государство. Социальные проблемы, усугубившиеся в годы войны, не снимались все 1920-е, не поддаваясь масштабным государственным реформам и влияя на направление социальной политики. К концу НЭПа серьезные финансовые трудности, равно как и политические приоритеты, связанные с ростом промышленности и рабочего класса, а также сопротивление со стороны той части населения, которая оставалась под влиянием «пережитков прошлого», подтолкнули государство к тому, чтобы переложить большую часть социальной ответственности на семьи; одновременно государство запустило процесс стремительной индустриализации и коллективизации. Законодательство, принятое в 1936 году, кодифицировало эти изменения, усложнив процедуру развода, запретив аборты и подталкивая женщин к тому, чтобы они продолжали трудиться и при этом рожали побольше детей. Эти меры возлагали на женщин все более непосильное двойное бремя, одновременно подтверждая важность семьи как института советского общества. Более того, попытки повысить рождаемость за счет криминализации абортов и поддержки многодетных семей, в сочетании с провалом социализации домашнего труда, привели к тому, что семья не «отмерла», как то предрекала социалистическая идеология, но стала неотъемлемым элементом советской системы [Goldman 1993: 342–343; Hoffman: 97–98][358].

При этом, наряду с колоссальными общественно-политическими изменениями переходного периода, существовала глубинная преемственность в отношении к женщинам и их роли в обществе. При том что кооптация государством традиционной семьи отражала в себе неуклонное стремление к построению коммунизма, в нем же прочитывался и более масштабный процесс «культурной революции», в рамках которого дореволюционные ценности видоизменялись с целью приспособить их к потребностям советского государства. Анализ и толкование женской преступности, предлагавшиеся криминологами во время переходного периода, включали в себя и сохраняли традиционные представления о том, что женская преступность и женская жизнь сосредоточены в сфере способности к продолжению рода. Даже подчеркивая общественно-экономические причины женской преступности и предрекая ее рост, криминалисты делали упор на женской физиологии и в особенности – на репродуктивной функции как на факторе, который способствует женской противоправной деятельности или усугубляет ее. Подобная преемственность, в сочетании с политическими требованиями и экономическими нуждами, привела к созданию гендерной иерархии, которая сохраняла в себе «традиционный» патриархальный подход к женщинам в советском дискурсе и формировала понимание того, какое положение женщине приличествует занимать в советском обществе – да, собственно, и какое поведение приличествует всем советским гражданам.