Правонарушительницы. Женская преступность и криминология в России (1880-1930)

Более того, большое число осужденных крестьян-самогонщиков повлияло и на общую картину преступности, придав ей явственно сельский характер [Характер 1930: 54]. С. Крылов, рассуждая в 1925 году об успехах кампании против самогонщиков, отмечал, что по большей части этим промыслом занимаются крестьяне и кулаки, которые переносят свои действия из городов в деревни – там проще промышлять втайне [Крылов 1925: 61–62]. Рассмотрев небольшую выборку дел сельских самогонщиков, некий В. Мокеев пришел к выводу, что крестьянство по-прежнему не изжило устаревшего мировоззрения, согласно которому на праздниках предполагается распитие спиртных напитков. Бедные крестьяне, рассуждал он, варят самогон, потому что им нужно сыграть свадьбу или отметить иное торжество, а при этом купить водку им не по средствам. Только культурно-просветительская работа на селе и экономическое стимулирование деревни способны искоренить это мировоззрение, пока же в рамках «невежества, некультурности и общей отсталости нашего крестьянства показательны правонарушения, направленные против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности» [Мокеев 1925: 419–420].

Кроме того, криминологи выяснили, что в самогоноварении задействовано изрядное число женщин, что послужило дополнительным подтверждением «сельского» характера этого преступления. Как писал Учеватов, число женщин, участвовавших в самогоноварении и торговле спиртным, значительно увеличилось всего за несколько лет [Учеватов 1927: 120]. Например, в 1922 году 41,5 % всех женщин-преступниц совершали преступления, связанные с самогоном, 26,6 % женщин-рецидивисток возвращались в тюрьму именно за это преступление – мужчин, для сравнения, среди них было только 18,3 % [Ходаков 1923: 89]; [Куфаев 1924: 106][254]. В 1923 году из всех преступников за самогоноварение было осуждено только 6,3 %, при этом около 60 % всех женщин-заключенных были осуждены по статье 140, мужчин же – лишь чуть больше 23 % [Учеватов 1924: 55; Укше 1924: 41; Родин 1924: 130][255]. В разгар антисамогонной кампании в 1924 году около 40 % всех женщин, осужденных за преступную деятельность, сидели за преступления, связанные с самогоном, – при том что среди мужчин таких было всего 15 % [Ширвиндт 1927: 7][256]. Действительно, тюремная перепись 1926 года показала, что среди самогонщиков 48,3 % составляют женщины – такого высокого процента не наблюдалось больше ни по одной статье – и 21,5 % всех женщин-заключенных получили сроки именно за преступления, связанные с самогоном [Статистика осужденных 1930: 18; Утевский 1928: 40][257]. Высокая степень вовлеченности женщин в эту преступную деятельность способствовала тому, что незаконное производство и продажа спиртных напитков стали считаться типично «женскими» преступлениями.

Как отмечали криминологи, самогоноварение и торговля спиртным были для женщин относительно доступными способами сводить концы с концами. Статистические данные подтверждают, что «выделкой самогона заняты преимущественно женщины <…> в целях увеличения своих скудных доходов»[258]. В 1924–1925 годах 51 % осужденных домохозяек получили срок именно за самогоноварение; в совокупности с преступлениями против собственности они составляли до 84 % преступлений, совершенных домохозяйками [Тарновский 1926: 677][259]. Кроме того, как отмечает Учеватов, половина из всех безработных женщин, оказавшихся в тюрьме, совершили правонарушения, связанные с самогоном [Учеватов 1925: 50][260]. Более того, у большинства самогонщиц было на иждивении двое или более детей и среди них был высокий процент вдов. Столь большой пропорции вдов не наблюдалось больше ни в какой категории преступников – как отмечал криминолог Б. Н. Змиев, это стало результатом войны, в которой много мужчин погибло на фронте[261]. Кроме того, женщины чаще совершали преступления, связанные с самогоном, повторно. Согласно данным тюремной переписи 1926 года, среди рецидивистов 18,8 % мужчин и 31,6 % женщин были приговорены за самогоноварение. Более высокий процент рецидивизма среди женщин Утевский объяснял тем, что самогоноварение – это прежде всего женское преступление, не требующее специальных навыков [Утевский 1927а: 46–47][262]. Статистик Родин придерживался той же точки зрения, отмечая, что преступления, связанные с самогоном, характерны для женской преступности, большинство осужденных по этой статье женщин преступили закон впервые, а самогоноварением занялись, потому что это легкий способ заработка [Родин 1923:68]. Криминолог Меньшагин пошел еще дальше, подчеркнув, что преступления, связанные с самогоном, – это шаги к иным преступным действиям, прежде всего к содержанию борделей и проституции, то есть к другим относительно легким путям заработка, не требующим от женщин ни специальных навыков, ни физической силы [Меньшагин 1927: 169].