Правонарушительницы. Женская преступность и криминология в России (1880-1930)

репрессия <…> явилась сама фактором преступности, ибо, при конфискации имущества, нарушала благосостояние семьи, и так уже нарушенное, и в результате родила пауперизм, а высылка из Москвы создавала из малолетних членов семьи лишние кадры беспризорных и новых кандидатов в преступники [Аронович 1924: 189–190].

Несмотря на то, что советское правительство рьяно взялось за кампанию против самогоноварения, профессионалы подчеркивали, что в деле борьбы с этим конкретным преступлением репрессивные меры неэффективны. Отчасти их нежелание рекомендовать тюремное заключение проистекало из того, что судебная система просто задыхалась от количества арестованных самогонщиков; впрочем, влияли на криминологов и их представления о женской преступности. Они считали, что преступления, связанные с самогоноварением, совершают невежественные женщины, плохо подготовленные к «борьбе за существование» и, по сути, недостаточно просвещенные, чтобы понимать противозаконность своих действий. Назвав самогоноварение типично «женским» преступлением, а спрос на самогон – типично «крестьянским», криминологи напрямую связали его с невежеством и недостатком просвещения, которые наблюдали на селе, и одновременно подчеркнули, что для эффективной борьбы с этим злом необходимо обучение и просвещение крестьянства вообще и крестьянок – в особенности.

Заключение

В предисловии к «Преступному миру Москвы» Гернет пишет, что, судя по тенденциям в московской преступности, это самый современный и прогрессивный город в стране. Он описывает, как со временем «типичные черты столичной преступности становились в Москве все более и более выпуклыми и заметными и как постепенно сглаживались такие черты, которые были свойственны не столице, а деревне» [Гернет 1924а: хх]. Даже в сравнении с бывшей столицей империи, нынешним Ленинградом, Москва демонстрировала более «городскую» преступность. Гернет подчеркивал, что в Москве даже перед Первой мировой войной и революцией совершалось меньше особо тяжких преступлений, чем в Ленинграде. Кроме того, в Москве был выше уровень преступности, связанной с профессиональной деятельностью, – еще один показатель того, что жители Москвы были цивилизованнее, прогрессивнее и урбанизированнее, чем их северные соседи [Гернет 1924а: xxiii-xxiv]. Расхваливая «особую физиономию» Москвы, Гернет подчеркивает прогрессивный характер новой столицы страны и яркое отличие, которое этот крупный город демонстрирует в сравнении с остальной частью страны в смысле преступности. Однако эта «позитивная» оценка московского преступного мира затушевывала наличие как в столице, так и во всей стране населения с давней привязкой к сельской местности, которое пыталось совершить непростой переход к жизни в современном социалистическом обществе.

Криминологи отмечали характерные черты городской и сельской преступности, отличавшие одну от другой. Они считали, что горожане сознательнее и прогрессивнее крестьян, которые сохраняют привязку к традиционному, устаревшему образу мышления, а значит, более склонны к совершению преступлений определенного рода. В то же время считалось, что город – это средоточие пороков, обманов и опасностей, сельская местность же сохраняет незапятнанность и чистоту, оставаясь в стороне от воздействия современной жизни. В рамках этой дихотомии женщины представлялись особенно отсталыми и невежественными, прочно привязанными к устаревшему образу жизни и к патриархальности крестьянской семьи. После попадания в город женщинам приходилось активнее участвовать в «борьбе за существование»; соответственно, они приобретали более разнообразные преступные наклонности, делались современнее, урбанизированнее. При этом уровень вовлеченности женщин в типично «женские» и «сельские» преступления оставался достаточно высоким, что поддерживало представления о врожденной отсталости женщин и отсутствии в их среде прогресса в смысле модернизации, вне зависимости от того, где они живут, в городе или на селе. Подчеркивая, что женские преступления носят «сельский» характер, криминологи воспроизводили патриархальные взгляды на женщин, что ограничивало их понимание роли женщин в современном социалистическом обществе и подчеркивало, насколько женщины по-прежнему далеки от идеалов большевистской революции.