Православие и русская литература в 6 частях. Часть 6, кн. 1 (V том)

Вспомним: у Есенина тот же образ (сотворение хлеба) рождал мысль о творящемся убийстве и переходящем от него проклятии на род человеческий. У Есенина приземлённое уныние, у Клюева духовная надежда на обновление жизни. Но и у Клюева — в его надежде ощущается какой-то надлом; Суббота предшествует Воскресению, но настанет ли оно? Вот уже и камень привален, и Петр плачет у ворот, уже готовятся «алавастры», вот уже шествие приближается к «пещным воротам» (ко Гробу)… И всё. Дальнейшее — молчание?

И всё, им затем написанное и изданное (поэмы «Деревня», «Соловки», «Погорельщина», «Песнь о Великой Матери» и др.), становится погребальным плачем над растерзанной Родиной. Могло ли это понравиться власти?

Сергей Антонович Клычков

Вблизи Есенина нередко упоминается и Сергей Антонович Клычков (1889–1937). Однако, как и Клюев, Клычков самостоятелен вполне, особенно в прозе, которая у него выше прозаических опытов и Есенина, и многих, кто писал о деревне в те времена.

Поэзия Клычкова созвучна клюевской и есенинской, многие высокие оценки её критиками-современниками не ленятся повторять ныне пишущие о Клычкове. Мы же вспомним отзыв Г.Иванова:

«Сергей Клычков осторожней и искусней Есенина. Но то, что встречается у последнего на каждом шагу, лишь изредка повеет, как степной ветерок, в стихах Клычкова. Он сам, кажется, так упорно желает стать литератором и модернистом, так старательно приносит всё в жертву этому желанию, что становится досадно и грустно. Насколько имя певца пленительней и почётней, чем этот почти бюрократический титул! Клычков, наверное, этого не поймёт!»⁴³.

Иванов не только критик, но и высокого уровня поэт, ему ведомо и ощутимо в поэзии то, что нередко ускользает от критиков, ибо поэту дано воспринять поэзию непосредственно, изнутри.

Подлинно духовные искания чужды поэзии Клычкова, он не без рассудочности (что разглядел Г.Иванов) следует за стихией эмоций, предпочитает языческие соблазны. И он значительнее как прозаик. Поэтому обратимся к романам Клычкова.

Клычков замыслил создать грандиозное полотно, посвящённое русской деревне. Внешне этот замысел распадался на многие отдельные романы, но их скрепою должно было стать единство темы, мировоззрения, некоторых сквозных реалий бытия, сквозных же идей, переходящих из романа в роман. События всех романов так или иначе должны были относиться к истории села Чертухина, жизнь которого в разные эпохи определялась общими бытийственными началами, единой памятью, единой судьбою, единством авторского осмысления.

Автор сумел написать лишь три из многих задуманных частей — романы «Сахарный немец» (1925), «Чертухинский балакирь» (1926), «Князь мира» (1927). Авторское внимание от романа к роману движется вглубь истории: если «Сахарный немец» посвящён времени Первой мировой войны, то в последней части Чертухино изображено в канун отмены крепостного права.

Важнейший вопрос для Клычкова — о смысле бытия.

«Чудна наша мужицкая жизнь!..

Подчас и не поймёшь, для чего заведена вся эта ваторба?..

Живёт, живёт человек, переломает на веку столько, что впору двум медведям на бору, а толку от этого — грош!..

Один крест на кладбище, под которым в родительскую субботу кутью клюют воробьи… Для этих воробьёв человек, может, весь век свой хлопочет, и если кто мог бы — да встал из могилы, да посмотрел на тех воробьёв, так тогда сам себя семь раз бы назвал дураком!..» (230)*.

*Здесь и далее ссылки на романы Клычкова даются непосредственно в тексте по изданию: Клычков Сергей. Чертухинский балакирь. Романы. М., 1988 (с указанием страницы в круглых скобках).

Даже без вглядывания слишком глубокого — нетрудно обнаружить, что эта жизнь определена у Клычкова прежде всего постоянным вмешательством нечистой силы. Лешие, анчутки, оборотни, какие-то чеканашки и прочая нежить обильно населяют романное пространство, созданное воображением Клычкова. Он не преминет просветить читателя относительно разного рода бесиков, бесов, бесенят(как не сомневаясь определяет их природу). Например:

«Сладко спят Мавра с Акимом, крепко спят Акимовы дети… только в углу, где стоит лунный лучок, притулился маленький бесик и чистит себе тонкие лапки… Очажный бес, бес-домосед, на улицу он никогда не выходит, а если случится пожар, так сгорает вместе с избой. Живёт он под печкой, где ухваты и клюшки, и похож на ухват, а потому и попадается часто хозяйке под руку вместо ухвата» (315).

Бесы эти связаны с лунным светом: на него выползают из укрытий, в нём греются.

Критики называют эту особенность романов Клычкова отголоском язычества, но точнее бы — бесовщиной чистой воды. Писатель видит мир отданным во власть нечистой силе. Названием и содержанием последнего романа — «Князь мира»— Клычков о том же как будто пророчествует. Князь мира, дьявол, давно утверждает своё влияние, пустивши гулять по свету неразменный рубль с отчеканенным собственным обликом, — множа обман и корысть среди людей.