Православие и русская литература в 6 частях. Часть 6, кн. 2 (VI том)

«В нынешнем образе мира полагают свободу в разнузданности, тогда как настоящая свобода — лишь в одолении себя и воли своей, так чтобы под конец достигнуть такого нравственного состояния, чтобы всегда во всякий момент быть самому себе настоящим хозяином. А разнузданность желаний ведёт лишь к рабству вашему. Вот почему чуть-чуть не весь нынешний мир полагает свободу в денежном обеспечении и в законах, гарантирующих денежное обеспечение: “Есть деньги, стало быть, могу делать всё, что угодно; есть деньги — стало быть, не погибну и не пойду просить помощи, а не просить ни у кого помощи есть высшая свобода”. А между тем это в сущности не свобода, а опять-таки рабство, рабство от денег» (25,62).

Однажды некий телеведущий обратился к собравшимся в студии: “Приветствую единственно свободных людей этой страны: бизнесменов, предпринимателей, банкиров!” Вот уровень современного сознания.

Святитель Филарет Московский мудро заметил однажды: «Наблюдение над людьми и над обществом показывает, что люди, более попустившие себя во внутреннее рабство — в рабство грехам, страстям, порокам — чаще других являются ревнителями внешней свободы, в обществе человеческом под законами и властью… В ком чувственность, страсть, порок уже получили преобладание, тот по отдалении преград, противопоставляемых порочным действиям законом и властью, конечно, неудержимее прежнего предаётся удовлетворению страстей и внешней свободой воспользуется только для того, чтобы глубже погрузиться во внутреннее рабство»⁸⁴.

Это стало особенно заметно в конце XX века, когда за «свободу» особенно рьяно борются разного рода извращенцы.

В системе нравственного релятивизма — «всё позволено». А следовательно, заводить речь о какой-либо ответственности индивида — безсмысленно. Такая «свобода» ведёт к разрушению личностного начала, ибо существенной чертой личности является именно ответственность. Вместо личности всё более решительно заявляет о себе индивидуалистическое сознание. Оно, окончательно утратив ориентиры в хаосе равнозначных, но разноречивых идеек, начинает ещё более дробиться, рваться, раскалываться, окончательно утрачивает способность охватить любую идею, любую проблему в целостности, в неделимом многообразии. Пространство любой проблемы для такого сознания становится неохватным, проблема — неразрешимой. Всё начинает представляться абсолютно абсурдным. Но гордыня ума не позволяет ему признать своё бессилие — и абсурд возводится в ранг истины.

В стихии и хаосе отвержения иерархии ценностей, утверждённых на Божественном авторитете, любая истинка может на какое-то время занять положение абсолюта. Фальшь этого ложного абсолюта всё-таки когда-нибудь да начинает сознаваться, но на смену ему приходит же другая ложь. Это становится содержанием постперестроечной эпохи. Истина заслоняется претендующим на абсолютную самореализацию эгоистическим началом.

Ныне постоянно говорят о двойных стандартах, которыми пользуется свободолюбивая демократия. А в плюралистической системе иного и быть не может, вспомним: «У них два веса, два мерила, // Двоякий взгляд, двоякий суд…» Им единственная истина ненавистна. Промелькнуло как-то в печати сообщение: в некоей американской школе отменили изучение основ христианства, поскольку Христос был не достаточно демократичным. Христос их не устраивает — и Христа под своё убогое понимание начали переиначивать, кощунственно примысливая Ему всякую небыль, — всякие Скорцезе и Сарамаги.

Дробное мышление исхитрилось разглядеть в неохватном для него пространстве многобразных жизненных форм и стремлений — единственный непреложный для себя принцип: тягу к удовольствию (в широком понимании: одних влечёт изысканная еда, других — неограниченная власть при полнейшем бытовом аскетизме), к наслаждению; эта тяга превратилась в абсолют, в главный интерес жизни, в смысл существования. И такое осмысление жизни втягивает сознание в порочную систему безблагодатного бытия, высшие же, надличностные ценности в этой системе беспощадно отрицаются, объявляются «мифом». Конечно, отвергать что бы то ни было никому не возбраняется, но вдуматься в последствия такого отвержения было бы не худо.

«Отрицание сверхличного содержания жизни оказывается отрицанием личности. Личность существует только в том случае, если существует сверхличное, иначе она растворяется в том, что ниже её»⁸⁵,— писал Бердяев. Обособление личности ведёт с неизбежностью к её уничтожению. Противопоставление себя со своими интересами всему окружающему пространству есть самоуничтожение личности.

Почему?