Православие и русская литература в 6 частях. Часть 6, кн. 2 (VI том)

Однако: есть же и интеллигенция, пришедшая в Церковь. Не все же безбожники-гуманисты. Но и здесь своя боль: обуянная всё тою же интеллектуальной гордынею, немалая часть интеллигенции, имея о Православии собственные представления, расходящиеся с церковными, пытается отвергнуть двухтысячелетний опыт Церкви, навязывая ей свои рассудочные соображения о том, как должно организовывать её жизнь.

Церковное предание нередко отвергается: какие Святые Отцы? какие Вселенские Соборы? ничего не нужно, мы сами знаем, что и какследует делать и понимать. Подобные идеи проникают и в среду духовенства. Вернее: объявляются носители подобных идей, внедрившиеся в круг священнослужителей. Яркий пример — заштатный игумен Иннокентий (Павлов), прямо заявивший в радиоэфире:

«…Дело всё в том, что Вселенский Собор — он тоже состоит в общем-то из людей с определёнными воззрениями, действует в силу определённой политической конъюнктуры, определённой исторической интриги»¹⁰¹.

Для православного верующего — определения Вселенских Соборов богодухновенны. Но с позиции мудрости мира сегоони есть лишь случайный результат той или иной политической интриги. Такое понимание размывает основы самого бытия Церкви, обессмысливает догматическое учение, обрекает Церковь на распадение. С этой точки зрения вполне логично, если время от времени люди, подобные игумену Иннокентию, будут собираться и в силу определённой политической конъюнктуры устанавливать новые духовные истины, правила церковной жизни. Собственно, это именуется обновленчеством, и оно уже всё откровеннее обнаруживает себя в недрах Русской Православной Церкви.

Насколько своеобразно понимание церковности в обновленческой среде, свидетельствует такой случай: в конце 1999 года группа так называемых «кочетковцев» (самого заметного течения в современном обновленчестве) обратилась в одну из правозащитных организаций с жалобой на священника, не допустившего этих людей к причастию за несомненное несоблюдение литургических установлений для причастников. Возмущённые утверждали: нарушаются их гражданские права. То есть: Божие и кесарево в сознании этих людей не различается совершенно, и: они, не понимая, что церковные таинства не могут регулироваться гражданскими юридическими нормами, требуют для себя особых прав, но никак не сознают: у них есть и некоторые обязанности, без соблюдения которых они не могут претендовать и на «права».

Это вообще свойство едва ли не всех правозащитников: не хотят и слышать об обязанности и об ответственности своей за собственные деяния.

Так даёт о себе знать примитивное потребительское сознание, всё более диктующее свою волю миру.

Потребительское сознание среди высших жизненных ценностей признаёт тягу к удовольствиям при одновременном душевном комфорте. Именно для этого необходима эластичная нравственность, тот полный самодовольства этический плюрализм, которые И.В.Киреевский разглядел ещё в середине XIX века как важнейшую особенность западного менталитета. Вспомним:

«Западный (человек), говоря вообще, почти всегда доволен своим нравственным состоянием, почти каждый из европейцев всегда готов, с гордостью ударяя себя по сердцу, говорить себе и другим, что совесть его вполне спокойна, что он совершенно чист перед Богом и людьми, что он одного только просит у Бога, чтобы другие люди все были на него похожи. Если же случится, что самые наружные действия его придут в противоречие с общепринятыми понятиями о нравственности, он выдумает себе особую, оригинальную систему нравственности, вследствие которой его совесть опять успокаивается. Русский человек, напротив того, всегда живо чувствует свои недостатки и, чем выше восходит по лестнице нравственного развития, тем более требует от себя и потому тем менее бывает доволен собою. При уклонениях от истинного пути он не ищет обмануть себя каким-нибудь хитрым рассуждением, придавая вид правильности своему внутреннему заблуждению, но даже в самые страстные минуты увлечения всегда готов сознать его нравственную незаконность»¹⁰².

Вот ещё одно повторение всё той же притчи о мытаре и фарисее (Лк. 18, 10–14).

Ясно, что для душевного комфорта потребно именно отсутствие единых непреложных и истинных критериев добра и зла. И если Бог есть, то уже не всё позволено. Поэтому требуется отринуть Истину, и даже в Церкви расшатать прежние установления, насадив в церковной жизни вожделенный плюрализм.

Западные конфессии к тому движутся бодро, начиная освящать даже явные, осуждаемые Писанием извращения (например, гомосексуализм). И Россию к тому склоняют навязчиво — в светской жизни весьма успешно.