Православие и русская литература в 6 частях. Часть 6, кн. 2 (VI том)

Параллельно пытался утвердить себя по отношению к этому типу эстетического мышления термин «концептуализм», то есть метод, в котором центральной ценностью становится самодовлеющая концепция автора, однако такое обозначение представляется менее точным. Будем придерживаться слова, вошедшего в обиход более прочно.

Поэт Е.Рейн, которого никак не заподозрить в предвзятости, прямо утверждает: «…постмодернизм — это просто болото. Болото с довольно изысканными чертями. Постмодернизм не имеет разницы в уровнях, это максимальная энтропия, он, собственно, не содержит никакой энергии. Он признаёт любые комбинации, всё имеет одинаковое значение, всё цитирует друг друга, всё равноценно, равносильно…Лучшим постмодернистом может быть компьютер. Тогда не нужна человеческая тайна, не нужно то самое главное, для чего существует искусство»¹⁴⁷.

Рейн, заметим, выступил против постмодернизма как поэт, истинно приверженный принципам «серебряного века»: коснувшись проблемы назначения искусства, он тут же поспешил утвердить: «Ведь это всё-таки проявление высших сил, может быть, божественных, может быть, демонических, но высших». Да именно «серебряные» художники отказывались различать Бога и дьявола. Демонические силы всё-таки — низшие. Именно они обнаруживают себя в постмодернизме, который можно назвать прямым продолжением «серебряного века». Рейн не узнал и отверг тех, кто идёт вслед за ним. А ведь недаром же он стал одним из участников «МетрОполя»: тем выразив свою близость именно идущим вослед. Но когда яснее разглядел личину наследников, поспешил откреститься от них. Бывает.

Постмодернистскую мешанину в единой плоскости можно назвать эклектикой, можно — беспринципностью, а лучше отказаться от побочных определений: постмодернизм, он и есть постмодернизм.

В постмодернизме царит не ясность позиции (или — или), но бесконечное: и-и-и-и-и… Но это объявляется абсолютным. Нетерпимость ко всякой попытке установления ясных критериев — едва ли не единственный эстетический принцип постмодернизма. Это уже объявлено явным его достоинством. Ибо за этим стоит определённая идеология.

«Критерии становятся уделом субъективизма: “нравится — не нравится”. Оппозиции добра и зла, “хорошего” и “плохого”, “художественного” и “бездарного” снимаются; на их месте водворяется новая пара: “интересное — неинтересное". Злое, плохое и бездарное, таким образом, получают шанс состояться в качестве “интересного”»¹⁴⁸, — делает справедливое наблюдение О.Николаева.

Можно сказать: постмодернистов истина уже не интересует. Новый же критерий (а всё-таки критерий!) предназначен для совершенно иной цели, нежели выявление истины: теперь главным смыслом эстетической деятельности окончательно становится эгоцентрическое по природе самоутверждение индивида.

Одною из особенностей времени постмодернизма стала стойкая нелюбовь к русской классической литературе. Ограничимся некоторыми примерами.

Терзаемая подсознательною тёмной мукою собственной неполноценности, Валерия Новодворская (фигура маргинальная, отчасти пародийная, но всё же обозначившая некую «точку зрения», для кого-то близкую) банальное самоутверждение пытается реализовать банальнейшим же способом: нигилистическим отрицанием общепринятых ценностей. При этом она мыслит категориями, которые ещё Базаров называл противоположным общим местом. То есть: все говорят белое, я буду — чёрное. Этот метод используется многими: отрицать, не давая взамен ничего, по сути, нового, своего, приятно и не требует особых усилий.

«Мне показалось, что в лицо мне дышит депрессивная русская литература, наша болотная великая классика (и чем величественней, тем болотней), и эта концентрация из Чехова, Достоевского, Горького, Короленко нисколько не выветрилась за столетие, она сохранилась в народном, интеллигентском сосуде и до сих пор действует как смертельный, парализующий яд»¹⁴⁹, — так ничтоже сумняся вещает Новодворская, даже не догадываясь по собственному невежеству, что соединять в одном ряду Достоевского и Горького — просто признак дурного вкуса.

Абрам Терц

Абрам Терц*,

*В некоторых изданиях мелькнуло осуждение тем, кто именует Андрея Донатовича Синявского Абрамом Терцем: тут-де нечто нечистое, явныйантисемитизм. Обвинение несправедливое, явно провокационное. Автора «Прогулок с Пушкиным» должно называть Абрамом Терцем по той же причине, по какой автора «Песни о Буревестнике»— Максимом Горьким, «Пармской обители»— Стендалем… Сами они себя так назвали.

в ёрнических потугах произведший «Прогулки с Пушкиным» (равно как и иные неумности), явил истинную хлестаковщину: мы, мол, с Пушкиным на дружеской ноге, и вместе прогуливаемся. И даже на тонких эротических ножках оба скачем.