Православие и русская литература в 6 частях. Часть 6, кн. 2 (VI том)

«Духовного видения духов достигают одни истинные христиане, а к чувственному наиболее способны люди самой порочной жизни. Кто видит духов и находится в чувственном общении с ними? Волхвы, отрекшиеся от Бога и признавшие богом сатану; люди, предавшиеся страстям и, для удовлетворения их, прибегшие к волхвам, при посредстве их вступившие в явное общение с падшими духами, что совершается под непременным условием отречения от Христа; люди, истощённые пьянством и развратною жизнью; подвижники, впавшие в самомнение и гордость…»¹³⁶.

Будем считать Вознесенского подвижником, впавшим в самомнение. Каков результат его общения с духами? В газете «Московский комсомолец» (7 июля 1999 г.) появилась поэма-клип Вознесенского «Девочка с пирсингом».

Поясним: пирсинг — это средство самоутверждения молодых недоумков: они прокалывают себе тело в различных местах и вставляют в проколы кольца, шпильки — видя в том свидетельство собственной незаурядности.

Среди многих мерзостей Вознесенский позволил себе в этой клиповой поэме такую вольность: «Гвозди — это пирсинг Христа». Способность написать подобное свидетельствует о полной атрофии нравственного чувства (о религиозном и говорить бессмысленно). Вот что ему «набормотал» бес.

Предвидя обвинения в кощунствах (для чего и пророческого дара не требуется), Вознесенский наносит своего рода упреждающий удар:

«Отцы русского богонаправленного Экзистенциализма Бердяев и Шестов видят смысл истины в творчестве: “…человек должен сам стать Богом, т. е. всё творить из ничего”,— написав эту фразу, Л.Шестов сразу за ней приводит загадочные слова Лютера: “…богохульство звучит иной раз приятнее для слуха Божьего, чем даже Аллилуйя или какое хотите торжественное славословие. И чем ужаснее и отвратительнее богохульство, тем приятнее Богу”. Думается, есенинские “кощунства” (“я на эти иконы плевал” и иные строки, похлеще) звучат куда угоднее Богу, чем пресное чистописание. Это отношения поэта с Богом — они не для непосвящённых. Да любая метафора-озарение Есенина, Заболоцкого, Дали или Филонова идёт “от Бога”, а непосвящёнными воспринимается по малограмотности как кощунство. Наши блюстители пытаются представить художника по своему подобию, замарать его, по-братски делясь с ним своей грязью: “…Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врёте, подлецы…”— как будто сегодня Пушкин написал это»¹³⁷.

После таких грозных обвинений, да ещё с привлечением столь высоких авторитетов, — остаётся, как шутил некогда один критик, броситься в ноги судьям с покаянным воплем: вяжите, я убил!

Но погодим впадать в истерику, поразмыслим спокойно. В приведённом пассаже просвечивает непомерное, хотя и банальное тщеславие: явно ощущается, что в ряду называемых имён Вознесенский видит и своё собственное. Ссылка же на Пушкина свидетельствует: себя цитирующий ставит наравне с Байроном, не менее. Более того: несомненно, он из тех, кто мнит себя богом, творя нечто из ничего. (Или хотя бы Архангелом, на худой конец, поскольку «каждая вещь для поэта — Благовещение»¹³⁸, по утверждению этого «поэта». Остальным должно, выходит, каждой вещи умиляться и воспевать: «Днесь спасения нашего главизна…»). О том ранее уже приходилось говорить, так что суждение автора со ссылкой на Шестова станет ещё одним примером кощунственного самомнения некоторых художников (или мнящих себя таковыми). Далее. Лютер, конечно, большой авторитет в религиозной жизни, да только для тех, кто отъединился от Истины. Православный человек лишь ещё раз убедится в таком отъединении, узнавши о мнении еретика. Пушкин же говорил не о кощунствах поэтов (кто тут малограмотен?), не о духовном, но об обыденных проявлениях их жизни, по которым не следует судить о поэзии и об облике самих поэтов. Кощунства же — не обыдённость, но часто хула на Духа, грех непрощаемый, и предупреждал о том не кто иной, а Сам Христос. Да и почему это те, кто видит богохульства Вознесенского, именно делятся с ним своей грязью? Это он всем собственное пакостное видение мира навязывает. А то, что он его не пакостным считает — его проблема. И его беда, что он не замечает: в основу всего им положено первородное греховное стремление быть как боги.

У поэта особые «отношения с Богом»? Не стоит забывать, что Есенина, на которого ссылается Вознесенский, его «особые отношения» довели до петли. Не с Богом в кощунствах «отношения» проявляются — но с «чёрным человеком», с дьяволом. Впрочем, за Вознесенского опасаться не стоит: там, где у Есенина действовала стихия натуры, у этого — сухой расчётливый рассудок. Рассудочны, сделаны — все его словесные конструкции, очень часто маловразумительные. Это трюкачество с претензией на глубокомыслие, на эстетическую оригинальность:

таша говорю я на

низм ты говоришь кому

ыкант наливает муз

иноактриса пошла к

сотка улыбнулась кра

вать советует уби

лам сломалась жизнь попо¹³⁹