Православие и русская литература в 6 частях. Часть 6, кн. 2 (VI том)

Так осуществляется Промысл Божий. Он осуществляется посредством синергии, соработничества человека с Богом, через соединение воли человека, познавшего смысл своего бытия, с волею Творца — в деле спасения. Христос Спаситель восстановил в Себе, как в Новом Адаме, разорванное единство человеческого бытия. Но человек должен сознательно совершить волевое движение к соединению со Христом. Если он откажется от того, удерживающий будет взят. Для соединения же со Христом необходимо пребывание в Православной Церкви.

Этого ныне не желают сознавать многие, взявшие своего рода монополию на русский патриотизм. Они готовы отстаивать что угодно, только бы утвердить амбициозные притязания на высшую ценность самодовлеющего русского начала, в котором они видят абсолютную самодостаточность. Собственно, это есть национальная (и националистическая) разновидность гуманизма, в котором теперь место человека занимает этническое множество. Идеологами такого мышления являются историк О.Платонов, писатель А.Проханов, скульптор В.Клыков, публицист М.Антонов и др. Их credo— Россия превыше всего. При этом даже тогда, когда иные из этих «патриотов» заявляют о своей православности, их вера колеблется на зыбкой грани между абстрактным христианством и язычеством. Таково творчество В.Личутина, например, никогда не понимавшего подлинно не только Православия, но и смысла веры вообще. Есть писатели, самый яркий среди них С.Алексеев, которые соединяют патриотическую идею с языческим оккультизмом (впрочем, это тавтология).

Россия превозносится этими людьми как мощное государство, как всемогущая империя. И это мыслится как самодостаточность русского бытия. Державники, не задумываясь о подлинном предназначении Державы, готовы вознести даже фигуры Ленина и Сталина за их якобы заботу о государственной мощи России. Но для Ленина, относившегося к русскому народу с презрением, Россия существовала лишь как вспомогательное средство для раздувания пожара мировой революции, в котором он готов был спалить всю русскую жизнь. Сталин же видел в России мощное средство самоутверждения. Он имел державное мышление, ясно сознавая, что его собственное величие только тогда станет несомненным, когда будет опираться на мощь страны, в которой он осуществлял своё всевластие. Русский же народ для него был опять-таки не более чем средством, и расходовать его, когда это мнилось необходимым для достижения личных целей, Сталин не колебался. Само соединение патриотической идеи с космополитической коммунистической идеологией, ныне кое-кем утверждаемое, является обыденным недомыслием.

Подлинно же выразил русскую идею Достоевский, когда утвердил: «Правда выше России».

Правда Христова — вот что важно.

Великий смысл бытия русского начала — в служении этой Правде. Иначе вся история наша обессмысливается, русские самозамкнутся в националистическом чванстве и погибнут со всем миром, спасти который призваны.

Мировое зло обрушивается на Россию именно потому, что в ней ещё не угасла православная вера. Не против России просто, но против Православия в России направлена вражда мирового зла.

«Именно удерживающим аспектом русской цивилизации и объяснялась ненависть к нам антихристианской “мировой закулисы”: эта финансовая олигархия видела в России главное препятствие своему мировому господству»¹⁹⁵,— пишет М.Назаров, которого можно назвать выразителем русской идеина рубеже тысячелетий. Анализируя в своём капитальном труде «Тайна России» ход мировой истории, Назаров доказательно раскрывает весь ход борьбы, которую вела и будет вести тайна беззакония против полноты Христовой Истины.

Должно сознать, что вражда «мировой закулисы» к Православию есть выражение бунта тела против духаи Бога, есть стремление тела окончательно закрепить власть над духом.

Удерживающий именно тело, и душу, и дух наши — ещё удерживает нас в подчинении Богу.

Вот коренные положения, по которым должно осуществляться и осмысление искусства, литературы в частности. Сколько бы ни твердили нынешние либеральные теории, что искусство осуществляется вне какой бы то ни было борьбы, над этой борьбой, сколько бы ни твердили — истина в том, что искусство активно действует в пространстве этой борьбы. И здесь оно: или на стороне Удерживающего, или на стороне апостасии. «Кто не со Мною, тот против Меня» (Мф. 12, 30). Третьего не дано.

Оттого так возлюбили плюрализм те, кто против: размытость истины позволяет им «не замечать» этой определённости, укрыться за оттенками, полутонами, обмануть себя и других.