Православие и русская литература в 6 частях. Часть 6, кн. 2 (VI том)

Гордыня непомерная, сознание собственной великости, никем не постигаемой, переполняет сознание и подсознание Эдички. В безудержном самовозвеличении сочинил он когда-то книгу под названием «Мы — национальный герой»; ни мгновения не сомневаясь, объявил себя крупнейшим современным поэтом; фамильярно назвал Маяковского Вовкой, подразумевая, что имеет на то право равновеликого таланта; чутко уловил и закрепил для потомков, признавая за должное, как некая пьяная знакомая одарила его титулом «великого русского поэта»… и т. д.

И как положено, почти постоянно являет он читателю его же, Эдичку, раздирающий комплекс неполноценности. С мазохистским упорством и упоением именует себя жалким вэлферовцем, которому нет места на празднике жизни, где ценятся не поэты, а крепкие мужчины с набитыми кошельками. Впрочем, то унижение, что паче гордости. Комплекс неполноценности, вновь задумаемся, — не есть ли одно из проявлений мании величия? Как, пожалуй, сама мания эта — лишь оборотная сторона того же комплекса. В истоке же — гордыня, утратившая опору в системе гуманистической культуры.

Гремучая смесь маний и комплексов рождает беспокойство, душевное смятение, густо замешанное на примитивной зависти к преуспевающим дельцам (или партийной номенклатуре — в прошлом). «…Цивилизация устроена таким образом, что самые норовистые, страстные, нетерпеливые и, как правило, самые талантливые, ищущие новых путей, ломают себе шею. Эта цивилизация — рай для посредственностей…Мир не хочет отдать мне то, что принадлежит мне по праву моего рождения и таланта. Мир спокойно отдаёт это, — место я имею в виду, место в жизни и признание, — здесь — бизнесмену, там — партийному работнику. А для меня места нет» (185)*.

*Здесь и далее ссылки на роман Лимонова даются непосредственно в тексте по изданию: Глагол. № 2. М., 1990; с указанием страницы в круглых скобках.

Но причина главная — не в мире, не в цивилизации. Подобные Лимонову не способны уяснить, что причина — в его страстях и нетерпеливости. И в его претензиях. Почему талант есть несомненное право на лучшее место у пирога? Лимонов, по сути, хочет обожествить талант, но в безбожном мире всё относительно.

Эдичку мучает, не даёт успокоиться банальнейший, знакомый всем до зевоты вопрос: «Почему один ребёнок рождается в богатой семье, и с детства имеет всё, чего бы не пожелал, а другие… эти другие в моём представлении были люди вроде меня, те, к кому мир несправедлив» (62). Сознание его постоянно и назойливо возвращается всё к тому же и к тому же: «Почему человек, продающий водку, имеющий магазин “Ликерс”, получает признание общества, да ещё какое, а человек, пишущий стихи, обойдя земной шар кругом, так ничего и не получает, ничего не находит. Мало того, у него отнимают последнее, на чём он держится, — любовь. У Эдички чудовищные силы, как при такой структуре моей я ещё держусь, как?» (130–131).

Ответ прост: продающий водку в безбожном обществе выше, потому что на водку находится больше покупателей. Можно задать встречный вопрос: а почему за стихи кто-то обязан платить? Чем они ценны? Художественным совершенством? Это понятие отчасти относительное: не понравится никому — так и не заплатят. Или, быть может, эти стихи раскрывают глубочайшие тайны бытия? Ничего подобного: Лимонов запутался в самых элементарных вопросах, недоумевая над жизнью. Не за что ему платить. Поэт хочет продать эстетизированный им на низком уровне сумбур собственной души — и злится на тех, кто не желает покупать столь недоброкачественный товар. Впрочем, и великий поэт, глубочайший мыслитель — не вправе ни на что претендовать. Мир платит за то, что признаёт ценностью, и в этом полностью свободен. Мир и впрямь может избрать для себя систему мерзких ценностей. Мир Самого Бога оказался в состоянии отвергнуть — чем же недоволен Лимонов?

Лимонов недоволен самим мироустроением, при котором он оказывается не в цене. Новая банальность: так хочется свалить вину с себя на некую внешнюю причину: не я виноват, но мир плохо сотворён. А если мир плохо сотворён, то его надо переделать по личному разумению.

Логический вывод из всех размышлений Лимонова, как и в большинстве подобных случаев, банален же: «Вот против такого положения вещей и будет направлена мировая революция. Трудящиеся — поэты и басбои, носильщики и электрики — не должны быть в неравном положении по сравнению с такими вот п — ами. Оттого и моё негодование» (297).

Эдичке невдомёк, что недолжная система ценностей, на которую опирается любая простейшая несправедливость, порождается не в последнюю очередь и теми мерзостями, что вносят в сознание людей он и ему подобные.

Можно так сказать: водка ценнее стихов по той же причине, по какой для самого Лимонова разврат и извращения привлекательнее, например, соблюдения заповедей. А ведь надевая на шею крест, человек несомненно даёт обязательство следовать заповедям. Эдичка несправедлив к миру.