— Разве такое забудешь… Я люблю Веру. Правда люблю. Она моя дочь. Но Юля. Юля совсем другое. С рождени-ем Веры она сильно отдалилась. Но тогда мне казалось, что
так и должно быть, понимаешь? Мне казалось, что так живут все семьи. Где-то даже читал, мол, семейный кризис после рождения ребенка. Родители отдаляются, все такое. Это
теперь я понимаю, что мы изначально были далеко-далеко
друг от друга. Чудовищно далеко. Все познается в сравне-нии. И вот я сравнил. Я увидел, что такое любовь, и понял, что до этого никогда не любил. Вот ведь… Это же и правда
бесовское искушение. Именно поэтому надо жениться це-ломудренным. Чтобы не с чем было сравнивать. Чтобы никогда даже не задумывался о том, правильно ли поступил.
Поступил и поступил. Так уж жизнь сложилась. А эта любовь… Зачем она мне? Она только мешает жить.
— Перестань, — Катя перегнулась через стол и потре-пала брата по голове, — ты сейчас это говоришь, чтобы хоть
как-то успокоить себя. Как любовь может быть искушени-ем? Бог есть любовь. А ты говоришь: бесы. Ты полюбил, ты
ощутил самое светлое в своей жизни чувство. И что, неуже-ли это так плохо? Из меня плохой советчик, и уж тем более
я не буду рассматривать ситуацию с позиции каких-то там
бесов, да и вообще церковных догматов. Я скажу тебе то, что чувствую. Значит, думаешь, что хорошо семьям, кото-
рые никогда не любили и даже не знают, что это такое? Но
я не верю в это. Человек обречен на любовь. Душа просит
этого чувства. Можно убеждать себя, идти на компромис-сы. Молчать, когда плохо, трястись от недопонимания и не-любви. И терпеть, терпеть, терпеть. Но если вдруг любовь
настигает — а она может настигнуть в любом возрасте, и я
считаю, что тебе еще повезло, любовь пришла, пока ты молодой — ты никуда не денешься. Жизнь, представь только, вся длинная, мучительная жизнь, в которой ты выстроил
какие-то схемы, цели, задачи, вдруг покажется никчемной
и бессмысленной. Ты же мой брат. У нас с тобой одна кровь.
Горячая. И душа у тебя болит так же, как у меня. Кажется
мне, ты не из тех, кто будет терпеть. Ты добиваешься своей
цели. А молчать — значит проиграть. Значит сдаться. Раньше
было плохо, теперь станет еще хуже. И ты все равно не вы-держишь и уйдешь от жены.
Роман Романович задумчиво теребил пуговицу на рубашке и молчал. Катя тоже замолчала. Оглянулась. Подо-звала девушку.
— Можно нам еще чайничек чая? Спасибо.
Роман Романович поднял глаза на сестру.
— Думаю, ты права, Катюшка. Это очень непростое
решение. Но ты права. Я не смогу с женой. Даже не так. С
женой я бы еще смог, я же люблю дочку. И сына буду любить
больше жизни. Но я не смогу уже без Вики. Я не могу без ее
любви. Без ее понимания. И я не прощу себя. Каждый день
просыпаться с нелюбимой женщиной. И думать о той, которую бросил… Ты права. Это невыносимо.
Катя кивнула. Разлила свежезаваренный чай по круж-кам. И молчала.
— Но я не знаю, что делать, — Роман Романович отпил
из своей кружки и снова принялся теребить пуговицу, — я
не знаю, что делать.
— Может попробовать поговорить? С архиереем? Ведь
бывают же исключения. Он сможет закрыть глаза на то, что
ты развелся. И будешь служить дальше. Кроме того, можно
попробовать поговорить через папу. У него хорошие связи.
Папа может помочь.
— И над этим я думал, правда. Ну, не то чтобы думал, –
Роман Романович как будто испугался своих же мыслей, –
не всерьез, конечно. Так… Иногда. Еще до того, как Юля
прочитала… Все узнала. Папа слишком правильный. Он
не пойдет на это. Да и архиерей закрывает глаза, когда священник разводится без скандалов. А Юля… Ты мало знаешь Юлю. Она не тихоня какая-то, которая будет плакать
в платочек. Если она сказала, что настучит на меня — видит Бог, она так и сделает. Мало того, она душу продаст, но
добьется, чтобы у меня ничего не осталось. Ни денег, ни
имени. Ни детей.
Роман Романович поежился.
— Ром, я не умею говорить теплые слова. Я не очень-то… подкована. Но я знаю. Ты справишься. У тебя такая
живая душа. Ты такой хороший… У такого хорошего человека не может быть плохая жизнь.
— Спасибо тебе, Катюшк, за поддержку. Ты всегда
поддерживаешь в трудную минуту. Ты лучшая сестра. Самая лучшая.
— Эй, ну-ка не говори ерунды. Леночка бы тебя слышала, подзатыльник бы тут же получил!
— Получил бы… Понимаю, что не так просто все в
этой жизни. Но твои слова отозвались у меня в душе.
— Подумай, конечно. Я просто показала тебе картину
своими глазами. Я бы попробовала. Начать новую жизнь, по любви. Если все действительно так, как ты описываешь.
И Вика готова принять тебя вот такого, без сана, с двумя
детьми.
— Готова?.. Думаю, да. Она готова принять меня же-натого, она ни на что не рассчитывает. Она просто любит.
Мне иногда кажется — она святая. Она… Ну, она идеал, понимаешь?
— Понимаю, влюбленный мой идиот. Думай. Думай.
Роман Романович вернулся домой затемно. Он бродил
по городу, надев наушники, и обдумывал. В голове играла
песня Непомнящего. «Я… не верю ни во что… Солнце…
горит во мне…». Параллельно песне воспоминания — слова
Кати, разговор с Юлей. Вспомнилось утро, пытался понять, что сделал не так, как можно было бы избежать скандала.