Правые и левые. История и судьба

За отсутствием такой возможности сформулируем две гипотезы или, скорее, двойную гипотезу о причинах этого всемирного распространения. Первая часть гипотезы касается субъективных причин укоренения оппозиции правые/левые; вторая – ее объективного соответствия политическому полю, каким его определяют основополагающие принципы наших обществ. Первая главная причина успеха интересующей нас оппозиции состоит, по-видимому, в том, что она позволяет акторам телесно отождествлять себя с тем целым, к которому они себя относят. Иначе говоря, разделение на правых и левых есть не что иное, как замена извечной органической символики в обществе, которое, в отличие от предшествующих, не может больше представлять себя в виде тела. Вторая причина исходит из совсем других оснований. Она вытекает из самой логики демократической легитимности и неотделимых от нее антиномий. В обществе, которое признает своими основаниями исключительно права индивидов, неминуемо возникают разногласия касательно способов их соблюдения, более того, всякая политическая сила, претендующая на такое соблюдение, оказывается раздираема внутренними противоречиями. Вследствие чего мы вновь обращаемся к указанной выше первой причине. Отождествление себя с правыми или левыми позволяет не только символически впитать в себя все целое, но и придать этим внутренним раздорам телесную оболочку. Именно на пересечении этих двух тенденций: потребности в том, чтобы индивид становился образом социального, и возможности воплощать противоречия, раздирающие наше общество из‑за тех самых ценностей, какие оно признает базовыми, – и располагается, как нам кажется, глубинная причина популярности, какой пользуется в политике эта всемогущая и всепоглощающая оппозиция. Именно поэтому она отныне принадлежит к нескольким главным свойствам, благодаря которым мы мыслим наш мир как пригодный для жизни138.

В самом деле, одно из главных требований, предъявляемых к политической символике, состоит в том, чтобы она позволяла индивидуальному отождествляться с коллективным. Необходимо, чтобы отдельный актор мог узнать себя в целом, необходимо, чтобы он мог к нему приобщиться и приложить его к себе. Именно такова была в течение тысячелетий функция изображений социального в виде телесного, с ее бесчисленными вариантами и ответвлениями. Эта органическая символика обладает очень определенной архитектурой. Она неотделима от религиозной организации мира. Ее краеугольный камень – это соединение видимого общества с его невидимым основанием, соединение, из которого вытекает телесная общность, связывающая между собой всех членов сообщества. Иначе говоря, это та символика, которую Луи Дюмон называет холистической моделью социальной организации139. Когда целое важнее составляющих его частей, когда коллективный порядок предшествует индивидам и ставится выше них, этот императив принадлежности к целому лучше всего изображается с помощью телесной символики поглощения. Связь между людьми символически изображается в виде связи органической во всех тех случаях, когда она метафизически ставится выше их воли. Во многих обществах, особенно западных, эта образность воплощалась прежде всего в особе короля. Король – существо, в котором политическое тело концентрируется целиком и который, ставя зеркало перед своими подданными, позволяет им вообразить связующую их физическую солидарность как растворение в королевской индивидуальности, разом и материальной, и мистической.