Правые и левые. История и судьба

И тем не менее в 1945 году что-то надломилось. Что-то, созревавшее подспудно, затем постепенно выходившее на поверхность и наконец сделавшееся очевидным со всеми вытекающими последствиями. Мы покажем это на примере более или менее произвольном. Он выбран, чтобы продемонстрировать, насколько сильно отличались две послевоенные ситуации и общей обстановкой, и сугубо политическими последствиями. 1918 год, как всем известно, – это возникновение после большевистской революции мирового коммунистического движения, приведшего к радикализации и полной перестройке левого лагеря во Франции. Это также радикализация крайне правых, пусть даже их главные темы начали складываться еще до 1914 года; страшный опыт мировой войны довел их до пароксизма и выпустил на свободу. Что же касается 1945 года, он, напротив, хотя осознали это далеко не сразу, начал изменять вековое соотношение сил на противоположное. В этот момент был положен конец соскальзыванию влево, тому «левому крену», который характеризовал французскую политическую жизнь начиная с 1815 года. Никакая новая сила левее коммунистов, способная одним махом сбросить с доски шахматные фигуры, после 1945 года не родилась. Казалось, это могло произойти сразу после событий 1968 года, под давлением леваков. Однако наступление крайне левых получилось совсем нежизнеспособным, и очень скоро они сами кардинальным образом изменили свою позицию. Левацкая критика коммунизма не замедлила переродиться в критику либеральную.

На сей раз дело было не только в том, что силы левых иссякли. Дело было в том, что Франция вступила в период размывания и даже деградации крайних политических сил, неопровержимым свидетельством которого является показательное ослабление коммунистов в течение 1980‑х годов, – процесс, довершенный крушением советской системы. Но было бы ошибкой видеть только этот бесспорный кризис, не замечая в нем проявление неких общих тенденций. В менее явных формах тот же распад происходит и на правом фланге. Прощание с католическим изоляционизмом, усвоение ценностей индустриального и торгового общества, модернизация нравов – вот веяния нового времени, которые не обходят стороной и правых; все их реакционные симпатии, вся их враждебность эгалитарной, капиталистической и демократической современности, все это терпит не менее бесспорный крах. Пожалуй, самое показательное проявление этой тенденции – переход крайне правых ксенофобов из Национального фронта, вошедших в силу и начавших одерживать электоральные победы в 1980‑е годы, к ультралиберализму американского образца – доктрине, которая вовсе не пользовалась симпатиями их предшественников134.

Кризис 1929 года обострил жажду власти и тоталитарные амбиции. Длительный кризис, начавшийся после 1974 года (по правде говоря, разразившийся после трех десятилетий триумфального роста и расцвета государства всеобщего благосостояния), вновь привел к сакрализации индивида, к агрессивному воскрешению либеральных принципов, к глубокому укоренению плюралистического духа и явственному разочарованию в радикальных коллективистских концепциях, и реакционных, и прогрессистских. Дело дошло до того, что Революция, как показало празднование ее двухсотлетия в 1989 году, перестала исполнять роль первичной сцены французской политики. Не осталось ни одной значительной силы, которая претендовала бы на традиционалистское наследие. Что же касается последних поклонников неумолимой якобинской диктатуры, их влияние становится еле заметным.