Правые и левые. История и судьба

На первый взгляд после 1945 года превалирует по-прежнему французская политика традиционного образца, а с нею и разделение на правых и левых. Конечно, крайне правые исчезают почти полностью после поражения фашистских режимов. Конечно, классические правые выходят из периода испытаний весьма сильно дискредитированными. Зато на противоположном фланге левые в ореоле героических побед больше, чем когда-либо, желают утвердиться именно в качестве левых и больше, чем когда-либо, тон среди них задают крайне левые коммунисты. Однако не бывает левых без правых. Поэтому символическое и моральное доминирование левых будет сопровождаться поддержанием оппозиции правые/левые во всей ее силе. Просто эту оппозицию будут более яростно, чем когда-либо, отрицать правые, ведь их нежелание признавать себя таковыми удвоится из‑за стремления не иметь ничего общего с позорным прошлым. Голлисты сделаются глашатаями этого отказа. Даже выборы президента начиная с 1962 года131 не повлияли на бинарную систему. А ведь они оказали воздействие на один из главных ее параметров, поскольку неоднократно абсолютное парламентское большинство получала одна партия, партия президента. И в то же время они обострили противостояние правых и левых, сделав его в реальности основанием и «железным законом»132 выборов верховной власти. Тем более что сохранение мажоритарного голосования в два тура вызывает к жизни добрые старые рецепты изначального рассеивания каждого из двух лагерей и их последующей манихейской перегруппировки. Множественность партий по-прежнему господствует, хотя победа на выборах президента республики требует большинства, сложенного из голосов «правых» и голосов «левых».

В результате после окончания эпохи де Голля, когда мажоритарная логика, связанная с плебисцитарным голосованием за главу исполнительной власти, казалась несокрушимой и когда «между коммунистами и нами» оставалось, кажется, «всего-ничего», внезапно, вместе с возрождением социалистической партии и Союза левых в 1970‑е годы, начался период, когда на первый план вышел фундаментальный антагонизм. Политический центр практически исчез. Однако постоянные напоминания о необходимости «повернуться» к его остаткам показывают, что организационный рефлекс никуда не делся. «Франция хочет, чтобы ею управляли из центра», – как заявил весьма показательным образом один президент Республики (Валери Жискар д’Эстен) в один весьма интересный исторический момент. То был момент, когда возрождение социалистов на левом фланге и отделение партии президента от голлистской партии на правом фланге превратили французскую политическую систему в четкую четырехпартийную структуру, знаменитую «биполярную кадриль», по выражению Мориса Дюверже133. При наличии четырех партий описанный выше механизм продолжает функционировать: разделение на правых и левых вытекает из коалиций между партиями, вынужденными действовать сообща на фоне напряжения между правительственной неуступчивостью одних и оппозиционными рефлексами других. Если же вспомнить о месте президента республики в этой конфигурации, то окажется, что старый механизм восстановлен в полном виде. Правда, президент вынужден поддерживать действия правительства, а потому центр, воплощенный в нем, обладает мощью не столько политической, сколько символической. Таким образом, на практике, хотя институциональный контекст радикально отличается от старинных республиканских традиций, распределение политических сил по-прежнему совершается в соответствии с классической формулой. Лишнее свидетельство неистребимой верности этой страны самой себе.