Праздничная гора

Теперь, встречая этот свежий степной рассвет, она даже не вспоминала, как Насыр грозился, что убьет ее, как бывшие подруги стали вдруг отворачиваться при встрече, как отец облачился в траур и объявил, что дочь для него умерла, как беззвучно рыдала мать. Сегодня все будет иначе. Она вырвалась из вековых ущелий и шагнула навстречу морскому ветру и смеющемуся трактористу Мухтару.

Маржана еще вчера, загодя, приготовила воздушные шары, флажки и вытерла стекла драгоценных портретов вождей трудового народа. “Ах, сегодня я буду шагать на параде, – смеялась про себя Маржана, – и Мухтар будет обнимать меня, и председатель Гаджи будет улыбаться мне!” Новое село родилось на равнине, новые дома засверкали на южном солнце. Только самые упрямые и косные люди хватались за закопченные срединные столбы старых саклей, не желая прощаться с заоблачным хмурым своим гнездом. Мать и отец Маржаны заперлись в доме и отказались переезжать, хищно цеплялся за нажитое богатство отец Насыра Али, голосили старухи.

И тогда молодые чабаны-комсомольцы нашли где-то пороху и взорвали все родовые башни. Не сразу поддались они удальцам, не сразу рухнули многовековые крепкие стены. А потом радостным эхом отдавался по скалам шум осыпающихся камней. Пропало старое село. Негде стало укрыться старику Кебеду и его шарлатанским книгам. Замолкли пересуды на годекане. Затихла зурна на площади. Односельчане нашей Маржаны стали жить на широкой степной равнине, где свободно пасется скот и звонко звучит пионерская зорька.

На параде Маржана шла рука об руку с Мухтаром и Раисой Петровной, сзади, недовольно вздыхая под звуки Интернационала, плелись старики.

– Ну как, Маржана, – потрепал ее по щеке председатель Гаджи, – удалось нам переселение?

– Да, дядя Гаджи! – отвечала Маржана и крепче прижалась к сияющему Мухтару.

– Я и себе доказал, и всем еще докажу, что рожь не растет на камне, – сказал председатель. И Маржане на всю жизнь запали в душу его слова: не в горах, не в старых обычаях счастье, а в новом и радостном утре свободы…»

8

Шамиль бросил книгу на диван и, заглянув в ванную, отправился пешком к Мадине. Она жила неподалеку, в панельной девятиэтажке, увешанной самодельными и широкими верандами на подпорках. В темном подъезде он чуть не опрокинул алюминиевое ведро с грязной водой. Широко распахнув двери своей квартиры и демонстрируя узкий и длинный коридор с золотистыми переливчатыми обоями, пышная женщина в байковом халате драила лестничную площадку. Почти все двери на маршах тоже были распахнуты или полуоткрыты из-за духоты, выпуская наружу говор, крики и гул телевизоров.

Мадина стояла на пороге. На ней была длинная узористая юбка и расписная блузка с рукавами по запястья.

– Не жарко тебе будет? – спросил Шамиль удивленно.

Мадина мрачно промолчала. В лице ее проглядывало какое-то смутное и неприязненное напряжение.

– Что такая сердитая, а? – спросил Шамиль, напуская шутливый тон.

Она захлопнула дверь и стала спускаться по лестнице.

– Что на улицах слышно? – ответила она вопросом на вопрос, стуча по ступенькам пробковой подошвой.

– Ты знаешь, да? Такой арай-урай!{Свистопляска (авар.).} Я на два митинга одновременно попал, – воодушевился Шамиль. – У тебя телефон работает?

– Нет. Говорят, почти все операторы отключились. Сбой в системе. Или кто-то специально…

Они вышли в заставленный гаражами, но все еще широкий двор. Минуя длинную лавочку, густо усеянную молодыми людьми, Шамиль поздоровался со всеми за руку, а потом догнал Мадину и стал говорить что-то незначащее, лишь бы не молчать:

– Слушай, хотел на машине приехать, но Магомед забрал. Ничего, скоро думаю «ауди» купить. Из Ставрополя могут пригнать, совсем чуть-чуть подержанная. Мне Омаргаджи говорил…

Мадина почти не слушала и взглянула на Шамиля, только чтобы указать рукой на прозрачную дверь кондитерской, над которой красовалась вывеска «Окно в Париж». Они вошли в пустой и прохладный зальчик, где в углу стояли прилавки с тортами и пирожными.

– Давай пойдем в нормальное место, – предложил Шамиль.

– Нет, – упрямо ответила Мадина и уселась прямо под работающим кондиционером. На переносице у нее обозначилась прерывистая линия, а руки беспокойно затеребили выхваченную откуда-то салфетку. За прилавком показалась молоденькая официантка и лениво зашлепала к ним с прейскурантом.

Мадина была четвероюродной сестрой Шамиля. Их прадеды, приходившиеся другу другу родными братьями, жили в многолюдном горном Чере, на одном из ответвлений Великого шелкового пути. Чер делился на кварталы, где селилось по нескольку тухумов со своей мечетью. Один тухум военных, другой – земледельцев и скотоводов. Был там тухум ткачей, изготовлявших сукно и конопляные ткани, был тухум купцов и сапожников с еврейскими корнями; а еще – каменщиков и бывших рабов, происходивших от плененных когда-то грузин. Прадеды принадлежали к земледельческому тухуму Хихулал, очень знатному, селившемуся высоко, над самым обрывом.