Праздник Весны

Во время этихъ прогулокъ Виланъ со своей откровенной простотой разсказалъ спутницѣ всю исторію своей жизни, до послѣднихъ дней, до того праздника Весны, на которомъ они встрѣтились. И по мѣрѣ того, какъ разсказывалъ, все спокойнѣе и подробнѣе, — чувствовалъ, что старое горе уже притупилось и отъ многаго, что было такъ остро и живо, остались одни горькія слова безъ переживаній. Въ глубинѣ души онъ даже немножко досадовалъ на это, но не могъ лгать самому себѣ. Потомъ сказалъ и Астреѣ:

— Знаешь, за послѣднее время я чувствую себя совсѣмъ иначе, чѣмъ тогда. Вотъ, я вспоминаю ночь разставанія съ Формикой. Помню, я нажалъ рычагъ, гасившій огни храма, и мнѣ казалось тогда, что вмѣстѣ съ этими огнями я гашу и весь свѣтъ своей жизни.

— А теперь?

— Тогда многія мечты погасли, конечно. Но вѣдь стоитъ повернуть рычагъ въ другую сторону — и онѣ зажгутся снова.

— Для кого же? Или ты все еще вѣришь?

— Нѣтъ. Но нашъ маякъ пока еще теменъ и уродливъ. А ты вѣришь, что въ слѣдующую ночь онъ вспыхнетъ огнемъ и останется вѣчнымъ памятникомъ нашей работы. Ты вѣришь?

Она посмотрѣла, — не на маякъ, возвышавшійся вдали, а на сумрачное, загрубѣвшее лицо своего спутника. Въ глубинѣ ея темныхъ глазъ отразилось теплое и ласкающее.

— Вѣрю. Но ты долженъ совсѣмъ забыть о Формикѣ. Недавно ты цѣловалъ меня, хотя я и не позволяла тебѣ этого. И мнѣ показалось, что ты поцѣловалъ не меня, а свою мечту. Этого я не хочу.

— О, Астрея, я прошелъ черезъ страданіе и сталъ еще крѣпче, чѣмъ прежде. Но вѣдь я не виноватъ, что у тебя волосы черные, а не золотые.

Она немного подумала, потомъ сказала:

— Если ты такъ хочешь, я могу сдѣлать ихъ свѣтлыми.

Биланъ взглянулъ и уловилъ въ ея глазахъ еще не успѣвшіе погаснуть отблески.

— Не нужно! — сказалъ онъ быстро. — Нѣтъ, не нужно! Мнѣ уже было бы ихъ жаль…

54

Каждый день къ концу работъ голосъ Павла слабѣлъ и руки у него начали дрожать крупной старческой дрожью. Иногда по нѣсколько разъ повторялъ передъ учениками одно и то же объясненіе, потомъ вдругъ закрывалъ глаза ладонью, останавливался и стоялъ такъ долго, блѣдный и молчаливый. Ученики съ тревогой и участіемъ слѣдили за этой перемѣной. Давно уже ждали ее, потому-что старый Павелъ несъ на себѣ великое бремя годовъ, — но все же страшна была не новая догадка.

Смерть выжидала долго, но, когда ея время пришло, напала быстро и увѣренно. И остатокъ жизни не былъ уже теперь для Павла безконечно длинной дорогой, за каждымъ поворотомъ которой открываются новыя дали и новыя радости. Конецъ дороги былъ совсѣмъ близокъ, — и старый учитель видѣлъ, что она обрывается на краю пропасти, изъ которой поднимается черный и удушливый дымъ смерти.

Нѣсколько разъ онъ сносился со своимъ другомъ и сверстникомъ, — Лексомъ, но держалъ втайнѣ полученные отъ него отвѣты.

Онъ любилъ уединеніе, и одна только Формика дѣлила съ нимъ одинокіе вечерніе часы. Онъ давалъ ей послѣднія указанія по поводу завѣщанной работы, а когда утомлялся, — оба умолкали, и одинаково грустны были ихъ думы, — думы о жизни и думы о смерти. Но горе Формики блѣднѣло вблизи этой старческой скорби, такой простой и такой величественной.

Старикъ уловилъ сожалѣющій взглядъ ученицы и сказалъ ей:

— Мнѣ не страшна смерть, Формика. Я боюсь только, какъ бы моя мыслительная способность не изсякла слишкомъ рано. Старое тѣло еще будетъ жить, — будетъ бременить землю съ лишенной разума безцѣльностью, — а мысль уже погибнетъ. Этого не должно случиться. Я надѣюсь на тебя, Формика.

Она молча наклонила голову.

— Я надѣюсь на тебя. Когда часъ пробьетъ, и разумъ покинетъ меня окончательно, — ты знаешь уже, что ты должна сдѣлать.

— Мнѣ тяжело говорить объ этомъ, учитель, но я понимаю тебя и сдѣлаю все, что нужно. Вся твоя жизнь— какъ красивое, стройное зданіе, и нужно, чтобы это зданіе было достойно завершено. Но я надѣюсь, что моей помощи не понадобится. Ты пробудешь съ нами еще не одинъ день, а потомъ уйдешь спокойно и безболѣзненно.

— Я тоже хочу вѣрить… Но теперь иди къ себѣ, мое дитя. Я усталъ.

Возвращаясь домой, Формика встрѣтила въ сумракѣ какого-то человѣка, не похожаго ни на одного изъ учениковъ Павла. Она хотѣла пройти мимо, но человѣкъ окликнулъ ее по имени и она остановилась. Вглядѣлась пристальнѣе и спросила съ легкимъ недоумѣніемъ:

— Кто ты? Я никогда не встръчала тебя.

— Меня трудно было бы встрѣтить, потому-что больше половины своей жизни я провелъ на одномъ мѣстѣ, какъ устрица въ своей раковинѣ. Но тебя я знаю, Формика. О тебѣ мнѣ много говорили твои друзья.

— Мои друзья?

— Да. Коро и Лія.

— Они просили тебя сообщить мнѣ что-нибудь?

— Ничего, кромѣ того, что они счастливы.

— Это я знаю.

Ей не нравился этотъ незнакомый человѣкъ, и въ его словахъ, какъ будто, сквозила насмѣшка. Она пошла своей дорогой, но человѣкъ нагналъ ее и она слышала за своей спиной его тяжелые, неровные шаги. И, такъ какъ онъ слѣдовалъ за нею до самыхъ дверей ея комнаты, и, кромѣ того, могъ разсказать что-нибудь новое о ея друзьяхъ, она предложила ему войти.