Праздники

В первое же утро он разбудил и спросил, сколько еще я собираюсь дрыхнуть. Пора заниматься, у тебя тело как болтающаяся колбаса. Показал, как надо «проходить в ноги» – хватать человека за ноги, валить на землю. А затем нужно брать его на болевой, заламывать руку. У меня день за днем ничего не получалось. Коля спокойно и четко все показывал, объяснял. Мы стояли с ним в стойках, он передо мной на коленях, чтобы были одного роста: раскрывался, спрашивал, куда я буду бить. Туда – неправильно, тут блок, надо бить в голову с другой стороны. Быстро, хлестко. Бей кулаком в глаз, мне бей, не бойся, у тебя не удары, а тыканье пальцем. Теперь схвати меня за ноги, повали и ударь в лицо, давай. Ничего, у тебя еще руки как нитки, вырастешь.

Конечно, я его сравнивал с отцом. Отец мне всегда казался веселым и смешным. И неуверенным. А Коля был уверенным. Отец не понимал происходящее и из слабости хохотал, а Коля понимал.

Один раз решил проверить Колю, привел в комнату и спросил: «Где они?» Он посмотрел по сторонам. Кто? Они сейчас засыпают? Кто? Никто.

В общем, это продлилось недолго. Я даже не сразу понял, что он исчез, спросил спустя какое-то время. А где Коля? Мы так же сидели с мамой на кухне, уже не было никакого солнца. Она так же строила рожицы. Но этот вопрос не вверг ее в крик, она спокойно ответила, что его больше здесь не будет. Я спросил почему. Ты хочешь знать почему? Да. Я с тобой буду говорить как со взрослым, хорошо? Да. И не буду от тебя ничего скрывать, хорошо? Да. Зекам женщины нужны постольку-поскольку. У них своя страна – страна зеков. А кто такие зеки? Те, кто сидит в тюрьмах. А за что они сидят? Кто за что. А Коля? А Коля по делу.

Коля Рыжик… Я потом рассказывал друзьям – никто не верил. Легендарный персонаж.

Ну а вскоре появился Арсений. Уже знаете как и что.

Проверил ли я Арсения? Конечно. Привел в комнату и спросил: «Они здесь?» Он заулыбался, сверкнул глазами, покивал. Да, здесь. Меня затрясло, показалось, он знает очень много. И обо мне, и о маме, и о том человеке с бумажным лицом на диване.

Арсений – и уверенный, и неуверенный одновременно.

Уверенность появляется от совпадения предчувствия и происходящего. Или от возможности что-нибудь точно предсказывать.

Вообще-то я не собирался рассказывать об этом, когда начинал. Все эти раскапывания детских впечатлений. Что я видел в окне, что я видел в углу, что я видел в шкафу. Кстати, помню, как одной ночью вскочил от грохота, прибежал в комнату к родителям. Отец лежал в шкафу и хохотал. Или вернулся из школы, а мама с Арсением танцевали на кухне под итальянскую эстраду. Тото Кутуньо. Они выглядели так счастливо, сверкали от радости. Захотелось задержать мгновение или устроить повторяющийся ритуал: пусть это происходит каждый раз, когда я возвращаюсь из школы.

Еще один раз приснилось, что отмечаю день рождения. Пришли и сели в рядок, как воробьи на жердочке: отец, Коля и Арсений. Отец улыбался, подбадривал своим видом, Коля строго смотрел и как будто был недоволен тем, чем я занимаюсь, а Арсений дергал головой и что-то придумывал, типа мы не так сидим, надо по-другому. Да, Арсений что-то такое и сказал: нужно сесть ближе к окну, Коля рыкнул, сидим как сидим, а отец рассмеялся над этим ответом и всей ситуацией. Смотрел на них и думал об их хрупкости, они были похожи на тонкие горящие спички, воткнутые в землю. У них в любой момент могли загореться волосы. Только не у Арсения, у него особо не было волос, – ну тогда ресницы или брови. И всё. И дрожащий уголь, способный сломаться от хлопка двери.

Зачем вообще исповедоваться перед незнакомыми людьми? Поднимать запыленный диван, за которым набросаны отсыревшие листы с записями. Это можно понять, если ты в чем-то раскаиваешься. Хочешь выйти перед собранием, скрестив руки, и шепотом рассказать. Чтобы собрание грустно это выслушало, покивало в знак принятия. А так… Когда начинал писать о том дне рождения, не собирался пускаться в ползание за диваном и разглядывание никому не нужных вещей. Какое кому дело, что я чувствовал в те моменты. И сейчас сам удивляюсь, как так получается. Что бы ни начинал описывать, текст сам подстраивается под «то». Как будто сижу в смысловой узорчатой решетке с кажущимися выходами. Пытаюсь выйти и снова попадаю в те же самые ощущения и необходимость их проявить.

Итак, Валера. Он появлялся в диско-баре редко, где-то раз в месяц, как особая погода. Всегда с большой набитой сумкой. Когда он возникал, все немного напрягались, становилось ясно, что через час-два что-то начнется. И если бы он напивался и бузил, нет. Он тихо сидел, всегда один. Складывалось впечатление, что он одурманивается самой музыкой, она его понемногу заполняет, и, когда начинает переливаться через край, Валера встает с места. Что дальше? Каждый раз разное.