Праздники

Как я первый раз его увидел. Зашел в бар. Диджей вел себя как-то нервно. Спросил, в чем дело. Валера здесь. А кто это? Подожди полчаса, увидишь. Прошло не полчаса, чуть больше. Диджей поставил какую-то зарубежную попсу. Человек с большой сумкой, сидевший один, поднялся и принялся танцевать. Нелепо и жутковато, не выпуская сумку из руки. Мимо проходила барменша, он ее остановил другой рукой, поймал на ходу, притянул к себе и облизал ей шею. Она дернулась, недовольно зыркнула, вырвалась и скрылась в дальних столиках. Спросил: бандит это? Ну как бандит, скорее непонятно кто, но его здесь все опасаются, включая тех, у кого с собой оружие. Зовут Валера, тебе повезло, что сегодня зашел. Поплясав, Валера подошел к Диджею, заказал «сам знаешь что» – он сразу же поставил. Валера достал из сумки черную тряпку, выдернул барменшу из гущи, завязал ей глаза и в обнимку с ней принялся шататься, закатываясь от удовольствия. Что происходит? Диджей объяснил, что это музыка из фильма «Девять с половиной недель», а сейчас он разыгрывает сцену оттуда. А как наша барменша на это смотрит? Боится его. Он бухой? Вроде нет. А почему до этого сидел тихо? Непонятно. Все это выглядело как смесь воплощенного стыда и страха, как будто человек танцует последний танец свой жизни – ему, видимо, осталось жить минут пять, не иначе, и он решил оттянуться.

Люди молча и с интересом наблюдали за происходящим. Диджей сказал, что эта песня у него обычно для разгона. Джо Кокер. Ну да, дальше случилось совсем странное. Он выволок стол, поставил прямо посреди танцпола, залез на него, срезал наш зеркальный шар, походил с этим шаром по кругу, показывая его всем как ценность. Затем выскочил на улицу. Вряд ли просто так уйдет, в прошлый раз все было хуже. И действительно, он вернулся. В одной руке сумка, а в другой сонная ночная собака, одна из окрестных дворняг – не поняла, куда ее притащили, заскулила. Валера кинул шар на землю, но он не разлетелся, оказался мягким, только кусочки зеркал отклеились. Он собрал эти зеркала, взял собаку, достал из сумки клей и наклеил их на нее. Получилась зеркальная собака. Собака дергалась, звезды бегали по стенам и потолку, но не гладко, как раньше, а нервно. Он ее тоже пронес по кругу, всем показал, и нам в том числе. Вот теперь всё. Валера с сумкой и собакой ушел. Мы остались стоять и осмыслять.

Второй раз – в августе. Мы с Димой зашли слишком поздно, опоздали на начало представления, застали лишь его окончание. Валера стоял на стойке, в фуражке морского капитана, и управлял кораблем. У него были свои невидимые матросы, юнги, боцманы, он им всем выкрикивал приказы, перебивая по громкости грохочущую музыку. Вопросов здесь было много. Во-первых, кто он такой? Во-вторых, что с ним? Ну и, в-третьих, почему его еще не пристрелили?

Если бы кто-то другой просто прошел такой походкой, с такими гримасами по бару в разгар присутствия, он бы просто не успел дойти от дверей до стойки: пришлось бы жевать ствол от тэтэшки. А Валера творил что-то лютое. Будто он уже умер и способен летать по нашему миру, ничего не опасаясь. Или невидим. Как человек-невидимка из фильма. Похоже на сон, в котором ты осознаёшь, что спишь, и вытворяешь всякую дичь на глазах растворяющейся публики.

Много раз приходили мысли, что наш бар – место тихих душ, пускающихся в последнюю пляску, пока им не открылась дорога в вечную свободу: мерцающее чистилище, территория нервного ожидания. Уже ничего не изменишь, все грехи скоплены и учтены, остается ждать. Кто-то не выдерживает, выскакивает поплясать.

Бар встроен в сумерки не так, как остальные дома.

Конечно же, вы ждете, что я расскажу про нее. Первый раз я ее увидел тоже в августе, в последние дни месяца.

Последние дни августа сами по себе давали счастье. Лето еще бесновалось, но во всех красках и запахах уже звучала надежда: скоро это закончится. Скоро сбросится этот пряный невроз, можно будет ходить и дышать свежестью, знойный оазис сожмется и застынет. Она сидела на террасе и вяло покачивалась, в легком раздуваемом платье, закинув ногу на ногу. В том свете ее кожа блестела – наверное, из-за крема от загара. А длинные русые волосы переливались с непримиримым изяществом. С ним нельзя примириться, тебе остается стоять и смотреть, погрузившись в очарование. Ты даже представить боишься, что будет, если подойдешь к ней, подхватишь ладонью прядь ее волос, поднесешь к своей щеке. Лучше прищуриться, чтоб не ослепнуть. Я слез с серебряного коня, покрытого звездами, шагнул вперед, кивнул и представился. Унтер-офицер конной артиллерии к вашим услугам. Прибыл погостить в имении моего дядюшки, отставного полковника. Прикоснулся губами к ее нежной руке. Подарите мне коня, сказала она. Конечно, берите, а взамен позвольте мне провести рукой по вашим волосам, пропустить их сквозь пальцы, как золотистый песок.