Пражские сказки

– Да все просто, – улыбнулся Матвей, взял ее под руку и плавно увлек в нужную сторону, – надо найти того, кто за этим стоит.

12

Это был самый страшный удар из всех, что могли ее постигнуть. Но что она могла сказать?

Никого при этом не было, никто не знал что правда, что ложь.

Съемки на Златой улочке могли начаться только вечером, когда закрывались все магазины и уходили туристы, а до тех пор группа работала в Пражском Граде недалеко от дворца, у которого сменялся караул. Народу посмотреть на камеры, актеров и киношную суету набежало видимо-невидимо, однако удалось отгородить часть площади так, чтобы можно было снимать. В сцене не предполагалось слов, лишь физическая подготовка: днем наемные убийцы затевают с Матвеем драку при солнечном свете, однако ему удается уйти невредимым. Юрьев требовал в кадре разлетающихся голубей, и подвезли две клетки утробно воркующих прирученных сизарей, с крупными блестящими глазами и крепкими крыльями. Матвей смотрел на клетки и почему-то вспомнил рассказы Сетона-Томпсона. Точно, там был один, о почтовых голубях.

Он думал о голубях, чтобы не думать о Даше, и все равно видел ее постоянно – и думал.

Вот, друг мой, обращался к себе Матвей Тихомиров (он часто говорил с самим собою насмешливо-иронично, чтобы не зазнаваться), – вот, друг, ты и влип. И ты уже знаешь, что влип, и трепыхаться бессмысленно, так что клюй свои зернышки и воркуй, как можешь.

Матвею очень хотелось спасти принцессу.

Не ту, что лежала в гробу сегодня, тихая и чудесная в непрерывающемся сне, а ту, что беспокоилась за спящую красавицу и готова была все окрестности перевернуть, лишь бы ее найти.

Матвей смотрел на Дашу – и понимал, что либо все, либо ничего.

Но «всего» не бывает, это он тоже знал прекрасно.

«Все» – выдумка удачливых рассказчиков, зарабатывающих себе на хлеб. «Все» – извечный маркетинговый ход, существующий еще с тех времен, когда австралопитек, оживленно рыча, выписывал круги рядом с австралопитечкой, потрясал дубиной, и казалось ему, болезному, что это – любовь. Что эта женщина будет с ним всегда, что она выбирает его, потому что ей нравится его волосатая грудь и могучие мышцы, – а она выбирала его потому, что у него самая большая пещера, самая крепкая дубина и единственная шкура мамонта в поселении.

Матвей вырос в артистической семье, с раннего детства бывал за кулисами и выучил накрепко, что правила – неизменны, из них бывают исключения, но очень редко, и везет немногим. Например, его родителям повезло. А ему – уже нет.

Родители начинали с нуля и всего добились сами. Отец, сын известного ученого, пошел по актерской стезе вопреки воле семьи, и его приняли снова, только когда на его спектаклях начались аншлаги. Отец познакомился с мамой еще на первом курсе института, и с тех пор они не расставались. Нельзя сказать, что они жили без ссор, гладко и легко, как в романе в мягкой обложке. Случались ссоры, случалось непонимание; однако не было ни измен, ни упреков о потраченных лучших годах, ни лжи. Мама всегда стояла за отца, отец защищал маму.

Они пытались научить Матвея тому же. И вначале он, кретин, поверил. Тогда он еще не знал о том, что правила любви, прописанные в книгах и исключениях, не совпадают с правилами жизни.

Он встречался с девушками, а потом обнаруживал, что привлекает их как подающий надежды актер и сын своих известных родителей.

Матвей завел роман с актрисой, находившейся, казалось бы, в том же мире, что и он, – и через полгода еле выпутался из той паутины обмана, недоговорок и требований, куда она его завлекла.

Однажды он опустился до того, что завел роман с поклонницей, а она тут же растрезвонила об этом в блоге, и на некоторое время Матвею житья не стало. Родители тогда, впрочем, только посмеялись, а вот он ко всем своим романам относился исключительно серьезно.

Он искал.

Потом ему показалось, что нашел. Да что там – показалось! Матвей был абсолютно в этом уверен.

Ее звали Марианна, она была из интеллигентной питерской семьи, длинноногая, обаятельная, умная девушка в стильных очках. Матвею очень эти очки нравились, особенно как она поправляет их, – безотчетно кокетливым жестом, так иные женщины трогают волосы. Настоящая женщина к обычным очкам может прикоснуться так, что мужчина хочет заполучить ее сразу, здесь, немедля. Марианна, или Мари, как ее звали подружки, была настоящей женщиной.

И Матвею показалось – вот оно. Он не спешил, смаковал, приглядывался. Никаких тревожных признаков не наблюдалось. Мари не заводила речей о доме и быте, о грядущей свадьбе и детях и не строила далеко идущих планов. Она была вроде доступна – и неуловима, что лишь разжигало охотничий азарт. И Матвей вышел на охоту, и победил, и добыл ее себе, и все равно она до конца ему не принадлежала.

А потом он узнал почему. Отец сказал.

Отец вызвал Матвея на разговор и, поставив на стол бутылку водки и две рюмки, сказал:

– Пей.

Матвей послушно выпил.