Пражские сказки

Тогда он не выдержал. Холодно сказал, что его жизнь принадлежит только ему, и он сам решит, что с нею делать. Что он ненавидит воспитание такого рода, не применяемое к взрослым людям, несущим ответственность за свои поступки, и пора бы перестать обращаться с ним как с маленьким мальчиком. Что если он захочет обзавестись женой, то озаботится этим рано или поздно, и сделает это не для счастья родителей, а для себя самого. И просто подло, невыразимо подло ломать жизнь девушке, которая ни в чем не виновата, – только потому что папа с мамой захотели, дабы сынок был пристроен.

Много чего, короче, наговорил.

Мама расстроилась, отец разозлился. Они тоже встали и ушли, а Матвей, кипя праведным гневом, расплатился и поехал на ток-шоу. У них у всех оставалась работа: отцу вечером предстояла деловая встреча с режиссером, мама играла в спектакле, а Матвея пригласил канал НТВ, и предстояло целый час сверкать американской улыбкой и отвечать на вопросы ведущей о дальнейших творческих планах.

Он поехал на шоу, где его быстро загримировала симпатичная девушка Даша с легкими руками, сел перед камерами, ответил на все вопросы, а когда вышел и включил телефон, ему позвонили.

Мама после спектакля зашла за кулисы и упала. Медики сказали – тромб. Еще сказали, что это не предугадать, и ничего нельзя было сделать, и…

Это было так похоже на кино, так нереально, что Матвей долгое время не верил. Как же могло произойти: вот он поссорился с родителями, из-за ерунды, из-за несходства во взглядах, и мама ушла расстроенной, а теперь ей нельзя позвонить и извиниться? Маме ведь всегда можно позвонить! Так не бывает, не бывает никогда, все это выдумывают бездарные авторы, ничего, ничего не понимающие в настоящей жизни!

Отец поседел, ссутулился. Матвей на месяц отправил его в санаторий, и Александр Тихомиров, известный бузотер, поехал, не сказал ни слова. По возвращении он выглядел лучше и нашел в себе силы поговорить с Матвеем.

– Конечно, вы с матерью нехорошо расстались, – проговорил отец тяжело, однако без враждебности и упрека, – но ты себя не вини. Она лекарства пила, да разве предскажешь… Это судьба, Матвей, так Бог решил, не нам противиться. Я знаю, что ты упрямый. Знаю, почему нам возражал. В чем-то есть она, эта твоя правда… Я тебя в общем понимаю, и извини, что давили. Не стану тебя заставлять, не стану о чем-то просить, кроме одного: ищи. А пока не найдешь, брысь с глаз моих.

Матвей подозревал, что отец переживает гораздо больше и сильнее, чем хочет показать; но Александр Тихомиров, чье упрямство Матвей унаследовал, предпочитал все переживать в одиночестве. А может, отцу хотелось запереться в своей скорби и довести ее до абсурда, чтобы узнать, как дальше жить.

На сцену он вышел только несколько месяцев спустя; Матвей же на время оставил театр, где контакт со зрителями был слишком интимным, слишком близким и живым, и снимался в кино. Прошел год, что-то изменилось, боль стала меньше, грусть – больше. С отцом Матвей виделся нечасто, но приезжал все-таки в старый дом на Чистых прудах, чтобы посидеть вместе, поговорить о вещах общих и распрощаться. Отец ничего Матвею больше не советовал, только смотрел выжидающе.

Ищи, как же. Найдешь тут. Ведь лучше будь один, чем вместе с кем попало.

Но вот – время идет, снова Прага, которая не подводила никогда, и девушка со звонкими желтыми браслетами на запястьях, и майский воздух, щекочущий горло, и принцессы, и вампиры, и… чертова, глупая, ненужная, как вода необходимая – сказка.

13

– Отпустите вы меня и не тревожьтесь, что я пропаду в огромном мире.

Меня ведет любовь и будет хранить во всех моих скитаниях.

Даше казалось, что она уже вечно живет в теплых пражских сумерках. Это – самое магическое время, когда солнце уходит за горизонт, погружая землю в очарование недосказанности, и никому не дано узнать, какой станет следующая ночь. А за нею – следующий день… Нет, конечно, график съемок никто не отменял, скептически подумала Даша. Завтра нужно снимать, как сегодня и вчера. Но ведь никто ее не осудит, если она втайне насладится сумерками просто для себя, правда ведь? Если, как и раньше, возьмет у Праги эту частичку волшебства?

Матвей, которого Даша перекрашивала для вечерней сцены, сказал, почти не двигая губами, чтобы не нарушать процесс:

– А знаешь, этот маленький домик – на самом деле замок?

Даша оглянулась на дом, рядом с которым развернули свой передвижной штаб гримеры. Злату улочку уже перегородили, туристов вежливо попросили прийти в другой раз, на дежурство заступила полиция, наблюдая, чтоб ничего не произошло. Команда осветителей устанавливала свою технику вдоль улицы, помощники оператора быстро разворачивали рельсы, по которым поедет камера, а гримеры вот… гримировали. Рядом Марь Иванна творила нечто утонченное с лицом Галахова, который должен был представлять согласно сценарию «Могильного Князя во всем ужасающем величии».