Преданья старины глубокой

Однако на этот раз он не стал задерживаться «посередине». Шерсть становилась все гуще, руки полностью превратились в лапы, хребет изогнулся по-другому, морда окончательно стала волчьей, и оборотень опустился на четвереньки — уже полный волк, а не волколак.

— Садись, — хрипло приказал Яромир, чуть опуская голову. — Ты, кстати, кожу свиную в портки зашил, как я велел?

— Ага. Только я не понял, зачем.

— Зачем, зачем… Ты мне на чистую шерсть — да своей задницей сейчас усядешься… А если ты вспотеешь в дороге?.. или еще чего похуже… Ну сам посуди — не седло же на меня навьючивать, я тебе все-таки не лошадь…

Усесться на волка, да еще такого здоровенного… да, для этого нужна немалая храбрость. Однако Иван только утер нос рукавом и без долгих раздумий запрыгнул Яромиру на спину. Оборотень даже не крякнул — он с легкостью мог нести хоть двух таких Иванов.

— Котому с едой взял? — спросил он.

— Взял, взял.

— Точно не забыл?

— Точно, точно.

— Ну смотри — если проголодаюсь, я тебе руку откушу… а то ногу…

— Не откусишь, тебе человечину нельзя! — радостно ответил княжич.

Оборотень повернул шею, косясь на седока. На волчьей морде нарисовалось легкое сожаление — он не думал, что княжич это запомнит.

— Держись лучше, а не болтай… — проворчал он, делая первый прыжок.

У Ивана сразу засвистело в ушах — сын Волха помчался так, что деревья превратились в сплошную стену. Матерый оборотень летел по лесу пушистой молнией, взрывая землю когтищами. На нехоженой дорожке оставались следы — диковинные, невиданные. Вроде бы и волчьи, да только не совсем — пальцев пять, а не четыре. А уж до чего здоровенные!

— Стой, я перчатку обронил! — крикнул Иван.

— Пока ты это говорил, я уж тридцать саженей[22] пробежал! — откликнулся Серый Волк.

— А пока ты мне отвечал, еще, небось, два раза по столько прошло! — огрызнулся Иван. — Трудно остановиться на минуточку, да? Мне эти перчатки матушка подарила!

Яромир пробурчал себе под нос что-то насчет маменькиных сынков, но все-таки соизволил вернуться, подобрать злополучную перчатку. Иван довольно кивнул и спрятал ее за пояс. Оборотень недоуменно посмотрел на него и спросил:

— А вторая где?

— А вторую я еще зимусь в прорубь уронил, — простодушно ответил Иван. — Вот с тех пор и не ношу, а то что ж будет — одна рука обутая, а другая босая? Неладно этак!

— Тьфу, дурак… — ругнулся Яромир.

Через некоторое время он снова остановился — резко, как вкопанный. Волчьи глаза подозрительно прищурились, и оборотень спросил:

— Иван, ты что там сейчас сделал?

— Да у тебя тут репей в шерсти застрял, — весело отозвался княжич. — Ты не волнуйся, я его вытащил.

— И что ты с ним сделал? — насторожился Яромир.

— Выкинул, конечно! Что ж мне его — кушать?

— Ой, дурак… — простонал оборотень. — Да не репей то был, а кошель мой! Одежда у меня после превращения в дополнительные шерстинки превращается, а вещицы малые — в репьи! Слезай давай, ищи, куда закинул!

Иван озадаченно почесал в затылке и поспешно бросился на поиски репья-кошеля. Яромир затрусил в другую сторону, принюхиваясь к воздуху.

— Ну что, нашел? — окликнул он Ивана минут через пять.

— Нет еще! А ты?

— Тоже нет! Ищи дальше!

Еще минут через десять Иван взмолился:

— Да ну его! Приедем к брату, я тебе серебра два таких кошеля отсыплю!

— Смерти моей захотел?! — возмутился Яромир. Его волчий рык раздавался уже с другой стороны. — Засунь себе это серебро в то место, коим на поганую яму смотришь!

— Ну так золота, я не жадный!

— Да на кой бес мне твое золото?! У меня там вещицы лежали такие, каких у тебя нету!

— А ты откуда знаешь — провидец, что ли? Ты спроси — может, есть?

— Перо птицы Гамаюн есть?

Иван сконфуженно замолчал. Такого пера у него не было.

Они пролазили по кустам и буреломам добрый час. Чутье волколака не помогало — репей-кошель ничем не пах.

— Нашел! — наконец прозвучало из зарослей.

Яромир спешно подбежал на крик. Иван аккуратно выковыривал драгоценную колючку из еловой лапы.

— Сувай взад, — хмуро потребовал оборотень. — И не трожь больше.

— В зад?.. — поскреб лоб княжич.

— Туда, где было, — торопливо поправился Яромир, сообразив, что его слова можно истолковать двояко. А с дурака станется! — В шерсть приткни, чтоб держалось… ррра-а-аррр!!! Ты что делаешь, вредитель?! Послал же Сварог на мою шею…

Иван действительно второпях вогнал этот злополучный репей так, что выступила кровь. Яромир зарычал от боли, клацнул зубами, едва не отхватив княжичу руку, и долго еще потом бежал молча, втихомолку вынашивая планы мести.

Лес с каждой минутой густел. Мрачные ели сдвигались теснее, словно срастаясь лапами. Постепенно кроны сомкнулись полностью, стало темно, как поздним вечером — полуденное солнышко едва-едва проникало сквозь крышу из хвои. Земля «омертвела» — трава в такой темени расти не может, и под волчьими лапами поскрипывали только опавшие хвоинки и веточки. В подобных чащобах обычно бродит самая злокозненная нечисть — и лешие здесь царят безраздельно, не допуская в свои владения кого попало.

Однако сын Волха Всеславича — отнюдь не кто попало.