Преданья старины глубокой

…не клените за ошибки неволей сделаны…

…сести ужинать ли? клюкования съ салом с рыбьим…

На последней фразе Кирилл задумался, подавляя кашель, — а в самом деле, не перекусить ли с устатку? Клюква в рыбьем жиру — блюдо не из самых худых. Да и кисель с молоком стоит в крынке, манит притомившегося писца.

Скрюченные пальцы неловко выпустили прикипевшее к ним перо, подставка с книгой отодвинулась в сторону, ее место заняла миска с клюквой. Кирилл вяло зашевелил губами, черпая скудную ужину. Вкуса он не чувствовал — только жжение в груди усиливалось с каждой проглоченной ложкой.

Прежде чем приняться за кисель, писец сыпанул в него мелкой сушеной травы, размешал и сонно пробормотал:

— Рада бы расти, да сорвали в пути. Рад бы раб Кирилл не болеть, да должен то Господь повелеть. Господи, повели не болеть рабу Кириллу ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю, ни через год. Пусть у раба Кирилла болезнь с легких сойдет. Аминь.

Эту траву ему подарила сестра, она же рассказала и целительный заговор. Велела каждый вечер пить питье с целебной травой, причитывая наговор, пообещала, что через некое время все пройдет. Но вот, пока что ничего не проходило…

Да к тому же несколько дней он по рассеянности пропустил.

Отцу Онуфрию Кирилл об этом благоразумно не рассказывал. Сестрица Василиса всем своим премудростям у бабы-яги обучилась, Овдотьи Кузьминишны. Целых десять лет с ней в лесу жила, в чернавках ходила. Кто знает, какому ведьмовству старуха ее научила?

А что скажет отец Онуфрий, услышав, что Кирилл пользует свой кашель чернокнижным заговором, пусть и похожим внешне на молитву, нетрудно догадаться.

Обматерит от всего сердца, да и только-то.

— Эхма, а с князем-то все-таки нехорошо получилось… — пробормотал Кирилл, грустно глядя на недоеденный кисель.

— Да уж, нехорошо, — ответил чей-то злобный голос. — Не то слово. Что ж ты мне устроил-то, Кириллушка, а?!

Писец остолбенел. Голова медленно-медленно повернулась к окну, ложка вывалилась из ослабевших пальцев, где-то под ногами раздалось еле слышное звяканье. Кирилл словно превратился в соляной столп. По нижней губе медленно потекла струйка кровавой мокроты.

— Я-то думал, ты мне друг, — озлобленно процедил стоящий в колеснице Игорь. — А ты… ты… что молчишь, пес смердящий?! Онемел с перепугу, гнида?!

— Он мертв, — равнодушно констатировал Кащей.

Игорь недоверчиво нахмурился, влез в окно, прислушался к биению сердца несчастного писца — так и есть, отсутствует. Подточенный болезнью, утомленный ночным бдением, измученный угрызениями совести, Кирилл при виде князя за окном попросту скончался от страха.

Решил, что обманутый им зять вернулся с того света — за его грешной душой.

— Да как же это?.. — промямлил Игорь, безуспешно пытаясь привести Кирилла в чувство. — Кирька, ты что ж, вправду помер?.. Вот ведь как неладно вышло…

— Разве не этого ты хотел? — послышался холодный голос Кащея.

— Ну… да… но… я… я не то чтобы…

— Теперь уже ничего не изменишь.

Черты Игоря сурово заострились. Он влез обратно в воздушную колесницу и что-то невнятно пробурчал. Кащей стегнул змия вожжами и понесся выше — к княжьему терему.

Василисе Прекрасной этой ночью тоже не спалось. Голову одолевали думы.

Дочка боярина Патрикея сызмальства отличалась недюжинной смекалкой, уступающей лишь ее же честолюбию. Ей едва-едва исполнилось восемь лет, когда она невесть как упросила батюшку отдать ее на обучение к младшей из лесных сестер-ведьм, Овдотье Кузьминишне. Старая баба-яга не то чтобы сильно обрадовалась навязанной нахлебнице, но боярин все же уговорил ведунью приютить упрямую дочку. Подарочек ей преподнес драгоценный, да не один…

Десять долгих лет Василиса Патрикеевна обучалась всяким премудростям — много чего переняла у лесной колдуньи. Когда окончился уговоренный срок, баба-яга даже не хотела отпускать способную девушку — уламывала остаться еще на десять лет, сулила еще большему научить, все свои умения передать. Обещала поведать, как по воздуху летать, как молнии голыми руками швырять, как взглядом стенку прожечь, как зверями да птицами повелевать, как самой в зверя либо птицу перекинуться…

Но Василиса не послушалась. Потому что знала — уходит время, течет водичкой родниковой. Сейчас она — воистину Прекрасная, во всех русских княжествах едва ль сыщется вторая такая же. А пройдут года — и останется от нее только Премудрая. А секрета, как красоту девичью на века сохранить, баба-яга как раз и не ведает — иначе не ходила б старушонкой скрюченной…

Сначала Василиса крепко надеялась поймать в свои путы старшего из Берендеичей — Глеба. Как ни крути, он великий князь, а Игорь просто князь, подчиненный. Если рассудить как следует — всего лишь посадник.

Однако ж не вышло, не получилось… Игорь, дуралей набитый, первым ее увидел — и сразу пропал. Ну а Глеб, братец старшой, после этого к Василисе уже и близко не подходил — благородный, понимаешь!