Мы с Ленни снова нырнули в ночь, пошли пешком через Чайнатаун. Миновали – как и в тот раз, когда я бродила одна – ту самую скамейку мудрых обезьян. Шли, казалось, целую вечность, то в горку, то под горку по улицам Сан-Франциско; на углу Филлмор и Фелл остановились передохнуть. Я была в одежде, найденной в перевернутых сундуках на Атлантик-авеню. Ленни – в черной куртке моего мужа, черных джинсах и черной кожаной жилетке. Я приподняла подол, чтобы завязать шнурок ботинка.
– Красивое платье, – сказал Ленни.
Спустя два дня к нам присоединилась наша группа для концерта в честь Сэнди в “Филлморе”. Когда я вышла из машины, ко мне двинулись двое парней. Ни капельки друг на друга не похожи, но складывается впечатление, будто они – одно лицо. Тот из двоих, у которого голова была выбрита наголо, дал мне какое-то ожерелье. Я не глядя сунула его в карман куртки и в очередной раз поднялась по железным ступенькам к служебному входу, воображая, как то же самое проделывает Джерри Гарсиа. Ленни уже встречал меня, распахнул передо мной тяжелую железную дверь. Прежде чем шагнуть к нему, я на миг замерла – осознала вдруг, что каждый наш шаг повторяется.
В тот вечер, когда мы играли “
Группа играла громко, публика вела себя шумно, спонтанно взрываясь криками. Возможно, некоторые проследили нить – от золотого руна Ясона до Медеи, которой он наобещал золотые горы, а от этого обмана – до страшного колдовства из потустороннего мира, но это было уже неважно. Я пела для Сэнди – это ему предназначалась поэзия, хлынувшая наружу. Я разглядела его ослепительную улыбку, эти синие, как лед, глаза и на миг ощутила ту ликующую самонадеянность, которая набросила свою мантию на алтарь оперы, мифологии и рок-н-ролла. Я была ровно там, где был он, и мы стояли, ощущая присутствие друг друга, на пороге непоправимой трагедии.
Почему Белинда Карлайл – важная фигура
Телефон в моем номере звонил не унимаясь. Звонят со стойки портье, но какой это отель, какой город, какой месяц? Ага: октябрь, Сиэтл, просторный номер с видом на массивный кондиционер, по графику у меня лекция о том, как важны библиотеки. Четыре часа дня, а я заснула прямо в пальто. Платье, в котором я была на вечере памяти, распростерто на кушетке. Вот-вот: приехала, побросала вещи и просто отрубилась. Несколько осоловелая, умываюсь, начинаю готовиться к лекции, мысленно выстраивая по порядку череду библиотек, куда я постоянно ходила с самого детства, с тех времен, когда читательский билет раскрывал передо мной ворота целых книжных серий. “Близнецы Боббси”, “Дядюшка Уиггли и его друзья”, “Фредди-детектив”, все книги о стране Оз и детективы про Нэнси Дрю. Воспоминания о библиотеках переплетаются с образами книг, которые я покупаю сама: сотни книг на кровати, и на полках снизу доверху – целая стена с правой стороны лестницы, и на карточном столике на кухне – стопки книг, и другие стопки, еще выше, – на полу, придвинуты к стене.
Едва я спустилась в холл, меня взяли под белы руки и таинственно похитили, почти как Холли Мартинса в “Третьем человеке”, когда в венском отеле его берут за шкирку и везут читать лекцию про роль экзистенциального ковбоя в американской литературе. Совсем как Холли, я чувствовала, что к лекции едва ли готова. Стоя перед полным залом, рассудила: самое лучшее – сделать упор на личный опыт, и завела речь о том, как важна библиотека для книжного червя девяти лет – девочки из поселка на юге Нью-Джерси, где с культурой было туго, книжных магазинов вообще не имелось, но, к счастью, милях в двух от нашего дома находилась небольшая библиотека.