Читаем Преданность. Повесть о Николае Крыленко полностью

Армейские будни хотя и выматывали Николая Васильевича, но не тяготили его: учился солдатскому ремеслу усердно, не жалея локтей и коленей, а стрелять вскоре научился так, что даже Рясной похвалил однажды:

— Молодца, вольноопределяющий, добрым воякой будешь.

— Рад стараться, господин фельдфебель!

Между тем налаженная Николаем Васильевичем транспортировка нелегальной литературы через границу действовала, как щедро смазанный механизм. Запретные газеты, листовки проникали и в 69-й Рязанский пехотный полк.

Полковое начальство сильно встревожилось, узнав о противоправительственной агитации среди солдат. Ему было невдомек, что институт вольноопределяющихся, установленный царским законом с целью накопления офицеров запаса, умело использовался партией в революционных целях. Сотни большевиков проходили тогда службу по заданию партии. И это в решительный момент сказалось…

Шпики в мундирах сбивались с ног в поисках большевистского агента, но тщетно: Николай Васильевич так поставил дело, что сам оставался в тени. С Медведякой он встречался во время коротких передышек от муштровки, прятал листовки в скатку шинели и проносил их в расположение части, а потом через надежных людей распространял среди солдат. Листовки появлялись всюду: под подушками, в тумбочках и даже в подсумках.

Фельдфебель Рясной, этот ревностный служака, стал подозрительным, придирчивым, а всякий пустяк выводил его из себя.

Однажды, задержав Крыленко в каптерке, спросил хриплым шепотом:

— Откуда это, а?

— О чем вы, господин фельдфебель? — притворился непонимающим Николай Васильевич.

— Знаешь, о чем спрашиваю, а сказать не хочешь, — наседал Рясной, — дознаюсь — хуже будет. Смотри у меня, скубент, от вашего брата вся крамола идет. — Потом, видно, сообразал, что перехватил, заговорил по-другому, просительно, со слезой в голосе: — Это я так, от большой заботы напустился на тебя, Крыленка. Ты не держи злости, а в случае чего, помоги от беды спастись. Мне, сам понимаешь, от этих листовок может выйти большое непотребство, а я, можно сказать, в амуниции родился… Без службы мне форменная труба: к христианству не приучен, ремесла никакого не знаю. Выгонят если, то куда денусь? То-то оно и есть, хоть помиропшичай. Ты мне помоги, а за мной не пропадет, всегда уважу. Тебя солдатня, заметил, уважает — поговори промеж кого сам знаешь. Пусть они эти самые листки в другие роты подкидывают, а чтобы в нашу — ни-ни! Уяснил?

— Никак нет, господин фельдфебель.

Так ничего и не добившись, Рясной отпустил вольноопределяющегося, недовольно посапывая и шевеля усами-метелками. «Простак, простак, а пальца в рот не клади», — подумал Николай Васильевич.

И надо же случиться такому совпадению, но именно после этого разговора появление листовок внезапно прекратилось. Напрасно Николай Васильевич обшаривал условленные места — листовок не было. Медведяка не приходил. Предполагая худшее из того, что могло спугнуть обычно обязательного Ивана Францевича, Николай Васильевич на время затаился, перестал беседовать с солдатами и еще более рьяно принялся постигать военное мастерство. Фельдфебель же расценил это по-своему, ходил именинником и с особым рвением выполнял свои обязанности, командовал лихо, с прежним наслаждением. С вольноопределяющимся он держал себя как заговорщик, а однажды, улучив момент, многозначительно подмигнул:

— Не опасайся, не выдам, — и хотя Николай Васильевич никак не отозвался, добавил: — за мной не пропадет, я добро долго помню.

И верно, при всяком удобном случае он делал вольноопределяющемуся Крыленко всяческие послабления: то освободит от трудного наряда, то в казарме оставит, чтобы отдохнул от муштры. А как-то он подстроил ему внеочередное увольнение в город. Это было Николаю Васильевичу особенно кстати: навел кое-какие справки. Оказывается, Ивана Ситного задержали с контрабандным грузом, но, к счастью, ничего крамольного при нем не нашли и вот-вот должны были отпустить. Об этом рассказал Сергей Петриковский, который за последний год сильно вытянулся и раздался в плечах. В его голосе начал прорезываться басок, он рассуждал солидно, как и полагается взрослому человеку:

— Сейчас надо переждать, Николай Васильевич. А потом не здесь, так в другом месте организуем доставку литературы. Я тут такой способ изобрел, что теперь все у нас пойдет как по маслу.

— Осторожнее, Сережа, — охладил пыл своего бывшего ученика Николай Васильевич, — потерпите и без Ивана Францевича не вздумайте испытать этот свой новый способ.

<p id="__RefHeading___Toc213058696___RefHeading___Toc213058697"><emphasis><strong>Глава пятая</strong></emphasis></p><p><emphasis><strong>МАЛЬЧИК В ЖЕЛТЫХ БОТИНКАХ</strong></emphasis></p>
Перейти на страницу:

Все книги серии Пламенные революционеры

Последний день жизни. Повесть об Эжене Варлене
Последний день жизни. Повесть об Эжене Варлене

Перу Арсения Рутько принадлежат книги, посвященные революционерам и революционной борьбе. Это — «Пленительная звезда», «И жизнью и смертью», «Детство на Волге», «У зеленой колыбели», «Оплачена многаю кровью…» Тешам современности посвящены его романы «Бессмертная земля», «Есть море синее», «Сквозь сердце», «Светлый плен».Наталья Туманова — историк по образованию, журналист и прозаик. Ее книги адресованы детям и юношеству: «Не отдавайте им друзей», «Родимое пятно», «Счастливого льда, девочки», «Давно в Цагвери». В 1981 году в серии «Пламенные революционеры» вышла пх совместная книга «Ничего для себя» о Луизе Мишель.Повесть «Последний день жизни» рассказывает об Эжене Варлене, французском рабочем переплетчике, деятеле Парижской Коммуны.

Арсений Иванович Рутько , Наталья Львовна Туманова

Историческая проза

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии