Преданность. Повесть о Николае Крыленко

…По дороге к хуторку Ивана Ситного он решил передохнуть: расстелил плащ под боярышником и углубился в книгу. Фолиант по юриспруденции, который он захватил перед отъездом из Петербурга, попался до того скучнющий, что ощущение вязкости вначале отпугнуло Николая Васильевича, но он пересилил себя, вчитался. «Ничего, пригодится и это. Иной раз удачно подвернувшейся цитатой можно навзничь опрокинуть оппонента», — подумал так, и тут же пришло в голову, что хорошо бы сослаться на эту книгу в очередной статье. И подписать эту корреспонденцию надо бы как-нибудь иначе. Не «А. Брам», а просто, без точки.

Иногда Николай Васильевич поворачивался на спину и, положив книгу под голову, смотрел на небо, по которому плыли, клубясь, тяжелые облака, потом снова принимался читать.

На страницы шлепнулось несколько капель — Николай Васильевич закрыл книгу, надел плащ и не торопясь стал подниматься по крутому склону. Пыльный проселок стал рябым от дождевых капель. Потом налетел ветер, взвихрил дорожную пыль, понес ее, закрутил. Вспыхнула молния, разломилась на тысячу осколков — и тотчас загрохотало вокруг, будто обрушилась гора железных бочек. Дождь теперь уже не накрапывал, но и не шел «по-человечески», а как-то порывами, через равные промежутки набрасывался на одинокого путника. Николай Васильевич промок, начала побаливать простреленная нога.

Он шел тихо, оберегая ногу, и перебирал в памяти свои встречи с заводскими рабочими. В Петербурге он еще более сблизился с металлистами и — не без оснований — считал себя их учеником, хотя Ерофеич и другие рабочие Металлического завода называли его между собой — и тоже не без оснований — своим учителем. Он не опасался, что его не поймут, при случае цитировал даже Маркса:

— «Предварительным условием, без которого все дальнейшие попытки улучшения положения рабочих и их освобождения обречены на неудачу, является ограничение рабочего дня. Оно необходимо как для восстановления здоровья ж физической силы рабочего класса… так и для обеспечения рабочим возможности умственного развития…» — и тут же, основываясь на статистике, говорил: — У вас, по сравнению с металлистами других губерний России, положение немного лучше — 272 рабочих дня. Чем это объяснить? А тем, что вы ведете постоянную борьбу за свои права, идете впереди общероссийского движения. И все-таки, разве можно считать нормальным, что вы не имеете возможности не только как следует отдохнуть, но порой у вас не хватает времени, чтобы помыться в бане, поесть вовремя. А всевозможные сверхурочные работы? Даже выспаться как следует нельзя. А это влечет за собой физическое и духовное истощение, многочисленные травмы на производстве.

— Верно говоришь! — замечал кто-нибудь из слушателей. — Придешь в цех, а голова чугунная, того и гляди искалечишься. Тогда семье хоть по миру…

Николай Васильевич приводил цифры — и они, эти цифры, с неопровержимой наглядностью свидетельствовали о невыносимом положении рабочих России.

— А жилье? Ты бывал у нас дома, знаешь — хуже скотского. Весь день уродуешься, а придешь домой — глаза бы не смотрели: дети спят на лохмотьях, едят впроголодь. Словом, каторга. Цели его поездки в Петербург этим летом были связаны с избирательной кампанией в IV Государственную думу. Партия проводила ее, выдвинув главные лозунги: демократическая республика, восьмичасовой рабочий день, конфискация всей помещичьей земли.

Совсем недавно в России начала выходить массовая ежедневная марксистская рабочая газета «Правда», легальный орган партии. Крыленко хорошо знал, как она создавалась, как собирали рабочие свои трудовые копейки. И вот теперь в ней сотрудничали все лучшие силы партии. Большевистское слово с ее страниц повседневно связывало партию с широкими рабочими массами. Вместе с тем в каждом номере раздавались голоса рабочих, рассказывавших о беспросветной жизни трудового люда, о фактах полицейского произвола. Эти корреспонденции складывались в грозный обвинительный акт царскому строю.

Другим легальным органом партии, другой такой трибуной рабочего класса должна будет стать большевистская фракция в Думе. Крыленко именно теперь, в процессе подготовки выборов, воочию убедился, как важно большевикам знать государственные законы и уметь использовать их на думской трибуне, и решил получить юридическое образование.

Размышляя, Николай Васильевич не заметил, как оказался у дома Ивана Ситного.

— Ой, боже ж ты мой, до чего он промок! — всплеснула пухленькими ручками хозяйка дома и заторопилась на кухню за горячим молоком. — Надо бы горилки на той случай, да всю вылакал мой супостат!

«Супостат», улыбаясь в бороду, вышел из горницы.

— Не шуми, мать, не шуми. У меня наливочка припасена, — сказал он и откуда-то извлек непочатую бутылку, — сооруди-ка нам что-нибудь быстренько на закуску.