Преданность. Повесть о Николае Крыленко

В помещение охранки она вошла спокойно, полная достоинства, сказала:

— Господин офицер, с каких пор во граде Киеве так бесцеремонно обращаются с дамами? Я буду жаловаться губернатору.

— Губернатору? А почему, собственно, губернатору, а не директору департамента полиции? — поднялся ей навстречу ротмистр с лицом простодушного рязанского парня. — Садитесь, пожалуйста, слушаю вас, госпожа Сидорова, — и улыбнулся своей шутке, — я весь внимание, Елена Федоровна. Кстати, не носили ли вы в свое время кличку Галина? Как видите, мы не ошиблись, а поэтому для начала, при вас, разумеется, мы посмотрим содержимое ваших чемоданов. Позволите ключики или вы еще полны негодования и нам придется вскрывать их подручными средствами? — сказал он, и Елена Федоровна испытала даже некоторое удовольствие, съязвила с милой улыбкой:

— Если не ошибаюсь, до того, как стать жандармом, вы окончили Петербургский университет? У вас отменное произношение.

— Сумченко, приступай! Извините, мадам, у нас нет времени обмениваться любезностями.

Елена Федоровна бросила на стол ключи от чемоданов и села, не ожидая вторичного приглашения.

— Если вам, господин ротмистр, непременно хочется порыться в дамских туалетах, приступайте. Замки ломать не надо: у меня отличные чемоданы и стоят они не дешево. Смею заверить вас, что ваши энергичные действия не особенно понравятся губернатору, к которому вы меня отвезете тотчас, как управитесь. Что же ты, Сумченко, стоишь, как истукан? — сердито бросила она мнимому извозчику и отвернулась к окну. Тот кинулся было к чемоданам, но тут же остановился, вопросительно посмотрев на ротмистра.

— Напрасно изволите гневаться, Елена Федоровна, — кивнул на ключи ротмистр, — посмотрим, как вы заговорите сейчас. Чемоданы, конечно, с двойным дном? Сумченко, вскрывай, да осторожнее, болван!

— В черном — книги, в коричневом — белье, — заметила Елена Федоровна и на этот раз улыбнулась непринужденно и даже дружелюбно. Это понравилось ротмистру, но тут же его лицо скривилось, когда она добавила с той же милой улыбкой. — Вы, конечно, предпочтете сначала порыться в коричневом?

— Именно-с, — ротмистр с злорадным торжеством посмотрел на задержанную. — Разумеется, сначала будет осмотрено белье в чемодане, а затем… — он сделал умышленную паузу, желая насладиться замешательством женщины.

Елена Федоровна похолодела, однако продолжала улыбаться.

— Вы будете обыскивать даму?

— Непременно, только для этого вам придется пройти в соседнюю комнату. Вами займется женщина. Это вас устроит?

За несколько минут жандарм выпотрошил чемоданы и теперь старательно осматривал и простукивал их.

— Одинарные, — протянул он с некоторым разочарованием, — прикажете отпороть кожу?

— С этим успеется, Сумченко, позови Непричастную.

— Слушаюсь, господин ротмистр.

— Не беспокойтесь, Елена Федоровна, все будет сделано аккуратно: мадам Непричастная — бывшая модистка и понимает толк в дамских туалетах, — счел необходимым заметить ротмистр.

Розмирович проводили в соседнюю комнату, где ее встретила женщина-жандарм гренадерского роста, с черными усиками. Она оглядела вошедшую и коротко распорядилась:

— Раздевайся, да не верти головой, как сорока: сюда никто не войдет. Заперто.

«Вот так модистка!» — ахнула про себя Елена Федоровна, встретилась с нею взглядом и поняла, что эту женщину, от которой даже на расстоянии несло вином, не проймешь никакими мольбами, и начала раздеваться. Медленно сняла пелерину, поискала глазами вешалку, не нашла — повесила на спинку стула. Чтобы как-то ободрить себя, попробовала заговорить, придав своему голосу благодушный оттенок:

— Скажите, простите, не знаю как вас звать…

— А это тебе ни к чему, — буркнул «гренадер», не дав ей договорить, — что ты копаешься, как дохлая тарань?

Елена Федоровна демонстративно замедлила движения: ботинки расшнуровывала так долго, что у нее заболела спина. Думала, Непричастная возмутится, но та, казалось, ничего не замечала: положив голову на огромные толстые руки, она мирно подремывала или делала вид, что дремлет. Воспользовавшись этим, Елена Федоровна снова зашнуровала ботинки и при этом затянула шнурки без петли, чтобы потом подольше повозиться с ними.

Один только раз Непричастная подняла голову, спросила бесцветным голосом:

— Готова, что ли?

«Да тебя, милая, совсем разморило», — незлобиво подумала Елена Федоровна и прислонилась к спинке стула, оглядывая комнату. Окно выходило на пустынную улочку. Елена Федоровна все еще на что-то надеялась, даже представила себе, что вот сейчас, сию минуту, ротмистр постучится и, извинившись за причиненное беспокойство, предложит ей следовать по своим делам. Но нет, никто не стучал, за дверью было тихо, охранница продолжала подремывать, причмокивая губами.

— Разоблачилась или еще копаешься? — вяло спросила наконец Непричастная, с трудом оторвав от стола тяжелую голову. — Чего сидишь, как купчиха на поминках?

— Устала в дороге и нездоровится, — сказала как можно правдоподобнее Елена Федоровна.

— Ну и дура, — беззлобно заявила Непричастная, — чего тебя хворую с чемоданами в такую даль понесло? Веруешь?

— Верую.