Преданность. Повесть о Николае Крыленко

В шесть часов вечера Мирон Седойкин, посланный главковерхом, настойчиво постучал в двери квартиры генерала Бонч-Бруевича. Когда ему открыли, он вошел и тотчас как бы заполнил собой все помещение. В бескозырке, полушубке, который ему с трудом подобрали в каптерке, со штыком, он выглядел очень внушительно. Шоркнув прикладом о сапог, он замер на некоторое время, огляделся. Два генерала и дама до его появления мирно пили чай, и, казалось, то, что происходило за окнами этой богатой квартиры, их совершенно не касалось. Стеснительный от природы Седойкин несколько смутился, увидев даму, украдкой глянул на свои яловые сапоги, на рукав полушубка, который был так грязен, будто его пытались чистить сапожной щеткой, спросил излишне басовито и грубо:

— Который тут из вас генерал Бонч-Бруевич? Один из генералов медленно поднялся и вышел из-за стола. Тут же поднялась и дама, порывисто прильнула к нему. Глаза у нее сделались испуганными, да и генерал, должно быть, чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Усатый, как Мирон, и такой же рослый, он старался изо всех сил сохранить самообладание, сказал довольно непринужденно:

— Я — Бонч-Бруевич. В чем дело, товарищ?

— Главковерх Крыленко приказали вам немедленно явиться в ставку! — отчеканил Мирон, посмотрел на испуганную даму, добавил миролюбиво-ободряюще: — а я, стало быть, должен вас препроводить. — Он слегка стукнул прикладом, будто поставил точку. — Вы, мадам, не особо тушуйтесь: ничего с ними не случится. В ставке все спокойно, наведен полный порядок, и вам опасаться нечего.

Михаил Дмитриевич стал медленно облачаться в походную шинель. Потом легонько отстранил жену, ласково похлопал ее по руке, заставил себя улыбнуться:

— Лена, ничего страшного не случилось, не волнуйся, пожалуйста, и будь молодцом: меня всего-навсего приглашает для беседы новый верховный главнокомандующий. — Повернулся к посыльному, погасив улыбку: — Я готов, товарищ матрос, не будем терять времени, — сказал и первым вышел в распахнутые перед ним двери. Жена кинулась было следом, но у порога остановилась, будто запнувшись, прижала к подбородку кулачки. Она все еще была бледна. Михаил Дмитриевич кивнул ей — дескать, все будет хорошо — и вышел из квартиры в сопровождении великана-матроса.

Они шагали крупно, подстать один другому. Оба сначала сосредоточенно молчали. Под их ногами шелестела, похрустывала семечковая шелуха: Мирону еще никогда не доводилось сопровождать генералов, а Михаил Дмитриевич не считал возможным вести какие-либо разговоры в такой, прямо скажем, необычной ситуации. Он никак не мог взять в толк, почему Крыленко послал за ним простого матроса, а не генерала Одинцова, как было условлено накануне, когда специально к нему на специальном паровозе приезжал этот генерал по поручению нового главковерха. «Может быть, это арест? — думал он, теряясь в догадках, потом мало-помалу успокоился. — Ладно, приду в штаб, там все и узнаю».

Мирон украдкой присматривался к своему необычному спутнику. Он по достоинству оценил его выдержку и даже проникся к нему некоторой долей симпатии: «Генерал, а не заносится, ведет себя как следует быть, не выказывает своего звания, и жена у него, видать, хорошая баба. Другая бы при таком случае начала скандалить, а она только кулачки поджала — и ни-ни». Чтобы сделать приятное генералу, сказал, улыбнувшись:

— Жена у вас с характером.

— Что вы сказали? — переспросил Михаил Дмитриевич и даже приостановился.

— Жена, говорю, у вас славная, с понятием, а не как другие-прочие.

— Да, да… — рассеянно подтвердил Михаил Дмитриевич. Он был сейчас поглощен своими мыслями: «Зачем я ему понадобился? Возможно, хочет устроить допрос? Но с этим можно было бы и повременить, я не собираюсь бежать, подобно некоторым приверженцам Временного правительства. Я перед революционным народом чист, совесть моя не запятнана. Или, быть может, ему захотелось о чем-то посоветоваться со мной? Вряд ли он нуждается в моих советах».

— Послушайте, еще что хочу спросить, — прервал его мысли конвоир, — а как это в генералы выходят, по наследству сын от отца или еще как?

— Почему по наследству? Этому предшествуют годы учебы, а главное, конечно, призвание решает. Я, например, мечтал стать военным и стал.

— Не скажите, — скептически возразил Мирон, — здесь мало одних мечтаниев: мечтала девка после свадьбы девкой остаться, ан не вышло. Небось, отец с матерью дворяны были? Дворяны. Я вон в детстве хотел стать управляющим поместьем, а вышел в кузнецы! Одно слово — черная кость, ею пахать або гвозди заколачивать. — Мирон поправил винтовочный ремень, приноровился к шагу генерала и продолжал: — Еще хочу спросить…

— Спрашивайте, охотно отвечу. — На сердце у Михаила Дмитриевича немного отлегло: если бы это был арест, то конвоир вряд ли разговаривал с ним так добродушно-непринужденно. «Напрасно Лена так разволновалась, право, напрасно, — успокаивал себя генерал. — И этот конвоир довольно обходительный экземпляр, не грубит, расспрашивает вежливо, даже деликатно».

— Хочу спросить: вы товарища главковерха Крыленко давно знаете?