Преданный

Перепрыгнув через журнальный столик, Битл дважды врезал мне по лицу, сначала ладонью, потом ее тыльной стороной, как будто он был Жаном Габеном и похлопывал по щечке актрису, – ох уж эта французская бонтонность, американец или вьетнамец на его месте просто разбил бы мне нос.

Le Chinois! Le Chinois! Le Chinois!

Шеф твой, сказал Мона Лиза. Хватит его бить. Он все услышал.

Он швырнул на стол прозрачный пакетик с лекарством. Как безобидно оно выглядело! Обычный белый порошок, который мог оказаться и мукой, и сахаром.

Мне нужно добраться до твоего шефа, до того, кто этим торгует – и хочет отжать мой бизнес.

Я чуть было не спросил: что ты хочешь узнать? Чуть было не. Будь я вменяемым человеком, спросил бы. С чего бы мне хранить верность Шефу? Он был гангстером, наркоторговцем, сутенером и убийцей, впрочем, я не хочу сказать, что обладателю этих качеств нельзя посочувствовать. Как и полагается образцовому сочувствующему, я не просто на каждую проблему глядел с двух сторон, но и на каждого человека. Поэтому я знал, что многие наши мировые лидеры были еще и гангстерами, наркоторговцами, сутенерами и убийцами, хоть и предпочитали называться президентами, королями, дипломатами и политиками. Только время мешало Шефу перейти на новый, законный уровень существования и стать столпом общества. И только временем я был обязан Шефу и мог вернуть этот должок – не ради него самого, а ради Бона. Если я сдам Шефа, то почти наверняка вместе с ним сдам и Бона, а на это я никогда не пойду.

Кто такой Саид? – вместо ответа спросил я.

Саид? – ошеломленно переспросил Битл.

Осторожнее, сказал упитанный майор.

Загадочный Саид, сказал я.

Идея не самая лучшая, прибавил Сонни.

Битл потряс головой и взглянул на Мону Лизу, в котором все больше и больше угадывался главарь. Саид, протянул Мона Лиза. Саид – это мой брат.

Ну конечно, пробормотал я.

Он, к сожалению, сейчас в отпуске. Но если он в отпуске, это не значит, что вы можете отжать его бизнес, то есть мой бизнес. Советую тебе рассказать нам все, что ты об этом знаешь – он указал на лекарство, – и про le Chinois тоже, иначе для тебя все закончится так же плохо, как для твоего дружка.

Моего дружка?

Невысокий такой.

Соня.

Так его звали? Ну теперь-то он выспится.

Это я его уделал, сказал Битл. Как ты почти уделал Ахмеда.

Ахмеда?

Моего друга! Которого ты чуть не убил!

Так, значит, Роллинг жив-здоров. Я бы порадовался и за него, из себя, если бы прямо сейчас мне не было так хреново. Будете меня пытать? – спросил я.

Хватит подкидывать им идеи, сказал Сонни.

Я рассмеялся. Меня вы не запытаете. Я был в исправительном лагере.

Ну все, доигрался, сказал упитанный майор.

Думаешь, ты тут самый крутой, потому что был в исправительном лагере? – спросил Битл. Ваша война была еще ничего! Наша война была гораздо хуже! Ты бы слышал, что мне рассказывали. Считаешь себя крутым, Больной Ублюдок? Сейчас мы тебе покажем, что с нами делали французы.

А вы разве не французы?

Втяни язык в жопу!

И они стали втягивать язык мне в жопу. Один я испытывал чудовищную боль и, как положено, стонал, кричал, умолял и боялся за свою жизнь. Но другой я, оставаясь профессионалом, ретроспективно оценивал и анализировал их работу. Эти ребята были любителями, однако это вовсе не значит, что их действия не причиняли мне боли. Любители тоже могут причинить много вреда, даже если вредят без всякой виртуозности. Но в виртуозности-то все и дело. Можно начать геноцид, разграбить целые страны и континенты и остаться безнаказанным, если у тебя есть капля шарма, грамм виртуозности и литры лицемерия и избирательной амнезии. Вон, спросите хотя бы французов (или англичан, или голландцев, или португальцев, или бельгийцев, или испанцев, или немцев, или американцев, или китайцев, или японцев, или даже нас, вьетнамцев, только итальянцев не спрашивайте, колонизаторы из них так себе, позабыли, видать, ремесло, в котором так преуспели их римские прародители). И так же, как французы обделывали все с шармом и виртуозностью – даже эти слова принадлежат им, – так и мы, профессионалы «секретных служб», должны мастерски выполнять свои задания. Вытащить из кого-либо секрет – все равно что зуб вытащить, и то и другое – дело тонкое. Суть вопроса-то в чем: понимает ли эту фундаментальную истину истязатель? Допросчик скорее добьется своего при помощи сигарет, сочувствия, сострадания и интуитивного понимания человеческой психологии и культурологических нюансов. Если истязатель этого не понимает, значит, он дурак. Если истязатель все это понимает и попросту получает удовольствие от пыток, значит, он садист. Можно, конечно, одновременно быть и дураком, и садистом. Можно вообще быть кем угодно и при этом все равно оставаться дураком.