Предательница. Как я посадила брата за решетку, чтобы спасти семью

Он снова сделал «пистолетный» жест. Я более или менее решила вопрос, как приспособить мою аппаратуру к его шепоту, но жесты я записать не могу. Да и значение, которое приписывается жестам, записать нельзя. Поэтому я описываю это словами:

— Нет, Вим, не надо этого делать, ты же потом жить не сможешь с этим.

Его реакция вполне типична:

— Еще как смогу. А вот если не сделаю, жизни у меня не будет.

Для записи мне нужно больше определенности, и я говорю о его шкурном интересе и риске проблем с Департаментом юстиции в связи с очередным заказным убийством.

— Нет. И потом, ты дашь им еще одну зацепку, — говорю я.

— Мне плевать.

— Не надо этого делать, — говорю я, чтобы запись зафиксировала, как я стараюсь отговорить его.

— Мне плевать, Ас.

Вим не спрашивает: «Что значит зацепка?» или «Ты вообще о чем?». Нет, он прямо говорит, что лишний след его не волнует и что он готов рискнуть и нанять киллера, возможно, получив в его лице свидетеля. Его решимость пугает меня, и я хочу попробовать сделать положение Сони не столь угрожающим. Если он добьется своего с машиной, то, возможно, станет к ней несколько снисходительнее.

Но это, похоже, пустая надежда.

— Ты скажешь ей: нет, НЕЛЬЗЯ, ей не разрешается! Все это уже ни к чему. И еще скажи: я знаю, что машину она не продала.

Мне становится страшно, потому что такое же «НЕЛЬЗЯ» я слышала от него в январе 2004 года, когда убили Эндстра. То, что он хочет сказать, для меня совершенно очевидно. Но Вим развивает мысль и подчеркивает параллель с Эндстра. Он считает, что Соня уже говорила с полицией.

— Можешь мне поверить: люди, которые так поступают, стучат полицейским.

— Вряд ли, Вим, зачем ей это? Невозможно. Я не верю.

Он останавливает меня и наклоняется к моему уху:

— А мне без разницы. (шепчет) Я уже отдал приказ.

— Ладно.

— Лично меня вполне устраивает. Сделает так («пистолетный» жест) — и привет.

Я бросилась домой, чтобы понять, записался ли его голос, а еще лучше — шепот. Призвала на помощь Кора, как делала частенько. Он всегда присутствовал где-то за кулисами наших усилий посадить Вима за его убийство. И он всегда придавал нам сил продолжать начатое, посылая какой-нибудь сигнал. Считайте это суеверием, считайте нас ненормальными, но постоянно случалось нечто, заставляющее нас считать, что он рядом и всячески старается помочь.

Это могла быть роза, невесть откуда появившаяся на крыльце Сониного дома в момент жуткого стресса, или песня с намеком, порыв ветра в помещении, или мигающий свет в доме. Так мы убеждались, что Кор где-то рядом.

И сейчас он снова мне страшно нужен.

— Пусть все получится, ну пожалуйста, пусть все получится.

Да! Получилось. Было слышно даже, как Вим произнес имя Кора. Наконец-то произнес. То, что он упомянул его в этом разговоре, — редкая удача. Я была в восторге от результата. Этого, наконец, будет достаточно, чтобы осудить его за убийство Кора?

* * *

Я была в восторге от записи, но очень тревожилась по поводу ее содержания. Он уже отдал приказ по Соне: «Сделает так — и привет».

Сам его вид, взгляд, ледяной тон, шепот.

Надо срочно увидеться с сестрой.

Я стала искать место в доме, где можно было бы спрятать столь важную для меня запись, чтобы никто не смог ее найти. При том, что запись бесценна сама по себе, она еще служила доказательством, что я пытаюсь посадить Вима. С ней надо было проявлять максимум осторожности.

Я решил захватить запись к Соне, чтобы она сама все услышала. «Ты дома?» — написала я эсэмэской. «Да». «Еду».

* * *

— Сестренка, сейчас тебе действительно надо смотреть в оба. Он сказал, что уже отдал приказ по тебе. На случай, если ты заговоришь в полиции.

— Ты шутишь? За что?

— Он боится, что ты можешь стучать в полиции.

— Он что, знает? — спросила Соня с ужасом.

— Нет, не думаю. Но опасается, поэтому усиливает давление на тебя. Он увязывает стук в полицию и вымогательство денег за права на фильм. Или специально пудрит мне мозги, прекрасно зная, что мы уже все им рассказали.

— Да нет, тогда бы он вообще не стал говорить с тобой об этом, — сказала Соня. — И что теперь? Что мне делать? — спросила она, слегка паникуя.

— У него ни в коем случае не должно создаться впечатление, что ты разговариваешь с полицией. Ты же знаешь его — если он так считает, то сам и доказательства придумает.

— Что я должна делать?

— Старайся вести себя самым обычным образом, потому что, если ты вдруг поведешь себя как-то иначе, это послужит для него доказательством твоих разговоров с полицией.

— Ас, я больше так не могу, — тихо заплакала она.

— Я знаю, но однажды все изменится к лучшему. И у меня для тебя есть хорошие новости. — Я изо всех сил старалась, чтобы мой голос звучал оптимистично.

— Какие?