Предательство. Последние дни 2011 года

— А там постановление положат в ящик, — с усмешкой произнес Сергей Георгиевич, — никому и ничего не скажут.

— Так и будет. Вам решать, Сергей Георгиевич. Как скажете, так и будем действовать.

— Ладно, поставим точку, — махнув рукой, сказал Сергей Георгиевич, — и забудем.

Покинув кабинет, Сергей Георгиевич направился к метро. Был теплый июльский день. Солнце пробивалось сквозь дымку облаков, легкий ветерок перебирал листву деревьев, голуби лениво ходили по газону. Уголовное дело закрыто, хотелось радоваться, но мысль о беззащитности перед силовыми структурами и судебной системой наводила грусть. Если бы не сняли заместителя министра МВД, отца нового ректора, и руководителя Рособразования, кто знает, где оказался бы он.

Большая и красивая страна, страна с коррумпированной властью и телефонным правом. Жаль, что не дали преобразовать университет, жаль студентов, которые поверили в науку и свободу творчества. А где у нас в стране место простому человеку, желающему быть свободным и защищенным? И как долго он будет это терпеть?

* * *

В это время раздался звонок мобильного телефона. Сергей Георгиевич не стал досказывать Маше о своих отношениях с дорожными инспекторами, а решил ответить:

— Да, мы едем, уже сворачиваем на бетонку. Хорошо. Ждите. До встречи. — Завершив короткий разговор, Сергей Георгиевич поспешил ввести Машу в курс дела: — Звонила Наташа, моя дочь. Она с внуком гуляет, спросила, ждать во дворе или идти кормить маленького.

Машина свернула на бетонку, которая прорезала лесные массивы. Маша с удовольствием наблюдала за дорогой — она лениво петляла, а деревья плотными рядами огораживали дорогу. Она решила спросить Сергея Георгиевича:

— Почему эту дорогу называют бетонкой?

— Бетонкой? — переспросил Сергей Георгиевич. — Ее строили в пятидесятых годах прошлого века. Она была стратегической. По ней перевозили ракеты с одной стартовой позиции до другой, в такие моменты дорогу перекрывали. В другое время ею пользовались и гражданские машины. Дорога была с бетонным покрытием, но узкая, поэтому гражданские машины часто бились. Ее расширили и покрыли асфальтом, а название осталось.

— Интересно. Раз пятидесятые годы, наверное, дорогу строили заключенные ГУЛАГа, — предположила Маша, повернувшись к Сергею Георгиевичу.

Сергей Георгиевич посмотрел на нее, улыбнулся. В своем предположении она показала, что знает о существовании ГУЛАГа, возможно, читала Солженицына.

— Ты права, первую дорогу действительно строили заключенные.

Свернув с бетонки, Сергей Георгиевич предупредил:

— Осталось два километра до деревни и двести-триста метров до дома.

С обеих сторон глухие металлические заборы окаймляли дорогу. Маша тоскливо заметила:

— Как портят природу эти заборы. Ничего не видно. Едешь, словно в трубе.

— Согласен. Раньше здесь были чудные поля. Бывало, выезжал в половине шестого утра, а в поле уже трактористы работают. Знаешь, такие ухоженные были поля. А на полях, которые слева, выгуливали буренок. Будем проезжать, это до въезда в деревню, увидишь разрушенные фермы. Всю землю продали. Теперь коттеджные поселки, как поганки, заполонили пространство.

При въезде в деревню был небольшой магазин, около которого Сергей Георгиевич остановился.

— Маша, я быстро вернусь — возьму хлеба для прикорма птиц.

Буквально через пару минут Сергей Георгиевич вернулся с двумя буханками хлеба и пачкой пшена.

— Дома есть все, но надо подстраховаться, в нашем деле лишнего корма не бывает. Снимки должны быть гарантированы.

— Очень хочется, чтобы получилось, — призналась Маша.

* * *