Предчувствие

На свою беду он еще и начнет писать стихи. Конечно, работа будет сильно мешать вдохновению. Но Скунского, напомним, не оставит врожденная настойчивость плюс первоклассные словари рифм под рукой, поэтому дело мало-помалу будет сдвигаться с места. Мало того что накропает целую тетрадку (сорок восемь листов, шутка ли) смехотворных виршей, так еще и захочет издать их, отыскать дорогу к тоскующему по звонким ямбам читателю. Причем не где-нибудь, а в издании, признанном профессионалами. Нехитрые поиски наведут его на «Гуманитарную прагматику». Дальше – больше: инкогнито он станет посещать литературные вечера! Слиться с поэтической массой, конечно, не удастся, Георгия быстро выдадут чрезмерно начищенные туфли и рубашка, стоящая столько, сколько любому литературному критику не заработать и за квартал. Но еще больше внимания обратит на себя бугай-телохранитель с прямоугольной головой, вечно сидящий неподалеку и упрямо делающий вид, что со Скунским они незнакомы, а цель его визита в литературное кафе – очередной стакан безалкогольного мохито (вот вам пример форменной тупости). Но зато Гоша познакомится с настоящими писателями, вникнет в их тяжкое житье-бытье. Как ни странно, он испытает симпатию и (с ума сойти) даже некоторую зависть к этим дохлякам. Скажи мы это кому-нибудь из его коллег по работе, так они решат, что бедняга весьма близок к тому, чтобы рехнуться. А он будет, давясь мерзким портвейном, почти рыдать, слушая художественный бубнеж, раздающийся со сцены. Вот она – жизнь! Вот она – правда! Вот она – подлинная страсть, готовность к страданию! Вот она – отрубленная голова на алтаре искусства! Вот оно – сердце, вырванное из груди! Раз за разом, когда Георгий Шалвович будет садиться в новенький «порше», его все меньше станут одолевать сомнения, надо ли проводить еще один вечер рядом с теми, кого его шофер ежедневно и не без удовольствия готов обдать грязью, выбирая лужи поближе к тротуару. Нет же, вот они, его настоящие братья, и он возлюбит их немытые, помятые, рябые лица! В конце концов, Георгий уже на целых два года старше Христа, нечего малодушничать.

В общем, олигарх будет несказанно рад, когда Шакуршинов, как побитый, но не лишенный проворства кот, приползет к нему клянчить деньги для журнала (а это, как вы без труда поймете, произойдет почти сразу после их знакомства). Таким образом, путь к публикации откроется сам собой, и в роли просителя окажется отнюдь не он – скромный поэт, а они – всемогущие издатели. Но в то же время этот пухлый критик (кстати говоря, и сам пописывающий стихи) вызовет у бизнесмена неподдельную симпатию. Да, несмотря на то что внешний вид Стрекуло (длинные волосы, шляпа из соломы) будет больше соотноситься в голове миллионера с образом литератора, прощелыгу Шакуршинова он встретит не менее радушным рукопожатием, переходящим в поистине братские объятия. У Евгения, когда-то недоучившего французский, натурально потекут слюни при виде галлимаровского собрания Малларме, и, конечно, он безо всяких возражений согласится публиковать в «Гуманитарной прагматике» сколько угодно стишат Скунского – до тех самых пор, пока муза совсем не прекратит посещать библиотеку толстосума (и даже в течение нескольких лет после этого). Какие тут смогут быть возражения?

Эпизод одиннадцатый, в котором мы попробуем познакомиться с Никоном

Но вернемся к нашим тенетам. Чтобы избежать внезапности, почему бы снова не начать разговор с описания столичной природы? Проверенный, беспроигрышный способ втянуть читателя в текучесть событий! К тому же эта тема бездонна. Что ж, попробуем еще разок.

Блеклое солнце начнет опадать вместе с шуршащими полупрозрачными листьями, потянутся облака. Последние выцветы будут гнить и кариться, как забытые на лицах натужные улыбки, как жалкие ошметки лета. Ветер без устали станет трепать жухлую, увядшую траву. Вытоптанные, жалкие скверы напомнят растерявших перья куриц, а жмущиеся друг к другу прохожие покажутся сомкнутыми, мерзнущими стволами последнего парка. Под сереньким светом люди все так же будут семенить друг за другом. Дождь, конечно, не станет жалеть их шляп, кепок и платков.