Предчувствие

– А чего Скунсу от нас нужно, кстати? – помахивая соломенной шляпой, вопросит Стрекуло.

– Это, доложу я вам, довольно-таки сложно понять, но прежде всего – максимальной огласки своих благотворительных амбиций. – Такова будет ответная реплика Шакуршинова. – Мы подкупим хряка надежными обещаниями. Больше нечем[31].

– Потребуется и взаимодействие с премиями, – заметит Зычный.

– Несомненно, – раздув ноздри, подчеркнет Шакуршинов. – Здесь роль Скунса, пожалуй, даже важнее. Кроме того, придется наладить распространение. Самое большее, на что способен старый ублюдок[32], – позволять всему рушиться дальше.

– Но представьте, сколько дерьма выльется из уст Карсаунуса и Блюнцова! – воскликнет Стрекуло.

– Тысячи литров, – подтвердит Зычный. Никто не станет спорить с точностью оценки.

– Ну что ж, с теоретическим блоком дело в канотье, к тому же он отлично срифмуется с одностишиями Ящикова, нужно только обсудить, какие именно мы возьмем в ближайший номер. И да, надо будет опубликовать еще несколько стихов Скунса, – добавит Шакуршинов, зевнув.

– Стихи Скунса? – кувырнется Борислав, лопнув от изумления.

– Да, его стихи, – невозмутимо ответит Евгений. – Почему бы и нет?

– Так вот еще что… И как ты их оценишь? – спросит Борислав.

– Не слишком высоко, – признается Евгений. – Но все зависит от обрамления, контекста, тематического фона, при должном соседстве это вполне пройдет под знаком «новой наивности». Да что говорить, вот взгляните на предварительный набросок содержания.

Он протянет коллегам помятый листок. Зычный и Стрекуло удивятся не только солидному для никому не известного автора объему текстов Георгия Скунского (целых пятнадцать страниц, предваренных заголовком «Избранное»), но и присутствию в предполагаемом оглавлении стихов, написанных кем-то по кличке Kokos (цикл «Блеск в глазах»), они тут же поинтересуются, кто это. Шакуршинов пристыдит коллег узостью кругозора и охотно поделится собственной готовностью открыть литературной публике тексты молодого рэпера и акциониста. Вон она – свежая кровь, кипящая актуальность. Да, конечно, если взвесить на поэтическом безмене вирши автора по прозвищу Kokos и стихи, к примеру, Веры Муверовой, то чаша весов с наследием последней, скорее всего, перевесит, чего уж шило в мешке таить (если еще она даст согласие на публикацию). Но зато отныне на страницах «Гуманитарной прагматики» станут скрещивать шпаги самые разные стили!

Подобным образом и заструится непринужденная редакторская беседа, переходящая в бурную полемику. Несложно вообразить ее, не правда ли? Но давайте руководствоваться благоразумием и потому не станем приводить разговор целиком. Даже не умоляйте![33]

Лучше осмотримся по сторонам.

Взгляните, кто это там в дальнем темном углу? Неужели еще один молодой знакомый? Его легко узнать по бороде. Мы готовы биться об заклад, что это Мустафа Гончарски. Вот так встреча! Обхватив голову руками, он будет сидеть один на один с бутылкой портвейна. Ничего нового. Но позвольте рассказать о другом грустном происшествии. Оно приключится с ним завтра (то будет позавчера, если продолжить смотреть на происходящее из более отдаленного будущего). Как только мы разберемся с этим вопросом, издатели смогут спокойно продолжить беседу.

В дело будет замешана дама: несравненная, пахнущая свежестью, улыбчивая Вероника Преоль. Вспомните ее кудряшки! Бедняга окажется по уши влюблен в нее и оттого не способен отличить издевательство от флирта, ехидные подхихикивания от искренней улыбки. Увы, чувство будет безответным. Преоль продемонстрирует редкое бессердечие. Вот что произойдет: назначив стареющему (будем наконец честны) поэту свидание на небольшой, с позволения сказать, площади у входа в лохматый, заросший ежевикой и шиповником парк, Вероника пригласит к тому же питьевому фонтанчику (давно сломанному) другого стихотворца – Париса Небова, один вид которого, несомненно, вызовет у Гончарски, считающего его легкомысленные вирши верхом мерзости, чувство страшного унижения. Так вот, в планах вечно хихикающей Вероники – протянуть руку Парису и, ненароком заметив несчастного Мустафу, с усмешкой сказать: «Ой, да ведь его кудлатая борода сейчас сплетется с веткой шиповника!» Верх бесчеловечности, не так ли?