Предчувствие

Как скажут в каком-нибудь подражающем классическим образцам романе, вернемся на пару дней назад. Да-да, в то замшелое позапозавчера, когда за окном заклубится нечто серое и безвременное. Для удобства повествования назовем эту дымную кисею ранним утром. Иными словами, сквозь трещины в сводах темноты лениво забелеет день. Не нужно страшиться топорных метафор. Не страшитесь! К тому же бескрайнее утро, скорее всего, вот-вот прояснится даже не как полдень, а как то послеобеденное время, которое вскорости обернется вечерними сумерками. Да, пожалуй, конец дня подойдет нам больше. Погода, ясное дело, будет прескверной. Этот факт вряд ли успеет забыться по прошествии пары-тройки суток, ведь правда? Впрочем, господа, чего еще ждать от столь подлого времени года? Унылые деньки. Пора болезней, пьянства и сна. Еще разве что редкие пятна света, ползущие по замызганным тротуарам.

Однако неразлучные Стрекуло и Шакуршинов наперекор инстинктам будут вслух размышлять о судьбе своего литературного детища. Из жалкого поэтического блока недоросль к этому моменту уже успеет растолстеть до куда более солидных габаритов, положит ноги на стол просвещения и станет смотреть свысока на всякого пожаловавшего к нему гостя. Все дело в том, что проныра Шакуршинов получит должность заместителя главного редактора «Гуманитарной прагматики». Шутка ли? Но слушайте дальше. Воспользовавшись запоем начальника[30], он задумает небольшую революцию, почувствует в себе силы переопределить издательскую политику (хотя бы в пределах одного номера), встряхнуть пыльную бюрократическую действительность, найти внезапных спонсоров, утереть нос ненавистным коллегам по литературному цеху – короче говоря, действовать, а не сидеть сложа руки. Кое-что из этих планов мы и изложим ниже.

Прежде всего попробуем кратко набросать сцену совещания издателей (к слову сказать, подобный эскиз способен послужить руководством при осуществлении подобного рода предприятий). Что потребуется для этого? Для начала поместим наших персонажей в душном, прокуренном подвале за столом, уставленным выпивкой. Повесив куртки на спинки стульев (куда же еще?), они ссутулятся над рюмками и кружками. Полдела готово. Но кроме двоих уже известных нам персонажей понадобится хоть кто-то третий, в противном случае происходящее сложно будет назвать совещанием. Да вот же он – скрыт в полумраке (позволим ему откинуться на спинку кресла). Возраст? Поди разбери в такой темноте! Тут ведь сам черт глаза сломит! Но, пожалуй, постарше наших друзей. Впрочем, немудрено: этот господин намерен взять на себя заботу о теоретической политике журнала. Большой молодец, бесспорный специалист по линеаризации темпорального, составитель двухтомника «Темпоральность линии», уже успевшего наделать шуму в определенных кругах. Немногословный, сияющий достоинством умник. Все-таки необходимо сказать хотя бы два слова о его наружности. Сух, сед. Его взгляд из глубины мглистого лица вполне можно будет принять за барельеф на стене.

Зычный (пора назвать фамилию сивеющего новобранца) передаст Шакуршинову стопку листов. Отодвинув пивные кружки, последний освободит себе пространство для беглого ознакомления с текстами. Глаза проскачут по абзацам, жадно проглатывая страницу за страницей и профессионально цепляясь за отдельные языковые обороты: «геральдическая литота», «кризис автореференциальности», «нерегламентированная сценография подсознания», «индетерминистская псевдовалоризация», «габитус мыслетворчества», «валентность гендерного дифференциала», «дистинкционная урегулированность», «поэтика рудиментарного шока», «гомология протосоциальных страт», «аллюзивный эквивалент плюральности», «трансметасозерцание», «эмерджентность блага», «ригористическая экспансия», «редукционный актор», «франкфуртская табуляция», «маркированная акаузальность силлаботоники», «атавизм слоговой интерполяции», «инварианты гетероморфного», «интуитивная транскрипция», «артикуляция смыслового мигания»; найдется кое-что и для рубрики «Полемика», эффектные подзаголовки не заставят себя ждать: «Еще раз о пресловутой феминизации сверхмедиальности», «К спорам о сексуальной эволюции и эфемерной периферии», «Вокруг гиперфлоры», «Внимание: сексистская акцентуация», «Так называемый поэтический рэкет», «Скептическая сигнификация: pro et contra» (вот увидите, Евгения сейчас приведет в восторг этот стиль).

– То, что нужно! – восхищенно свистнет понаторевший в редактуре Шакуршинов, в ажитации разбрызгав на запястье Стрекуло смешанную с вином слюну.

– Я рад, – ответит Зычный (похоже, он из тех, кто за словом в карман не полезет).

– Что выплюнешь – того не схватишь, – заметит (не без ехидства) Стрекуло, вытаскивая из кармана смятый шар носового платка, чтобы стереть с запястья алые капельки.

– Кто старое помянет, тому глаз вон, – не пугаясь избитых поговорок, парирует Шакуршинов.

– Даром и чирей не сядет, – примет правила игры Зычный.

– Даром и Скунс деньжат на ветер не бросит. – Шакуршинов внезапно вернет разговор в нужное русло.