Между прочим, то, что Империя монолитна, — это вообще полная иллюзия. Так может считать только человек, никогда не видевший её изнутри. А любому, кто хоть чуть-чуть общался со здешней военной администрацией, ясно, например, что имперская армия — это одно, а имперский флот — это совершенно другое. А Гвардия — это совершенно третье. А ещё есть министерства внутренних дел и экономики, Консилиум протекторов, авиация… В общем, реально Империя — это набор из нескольких независимых организующих структур, каждая со своим руководством, со своими системами связи, со своими клерками и солдатами и, главное, — со своими интересами. Каковые интересы местами не пересекаются вовсе, а местами пересекаются в самых причудливых вариантах и комбинациях. Так что вместо мифической всеобъемлющей супербюрократии получается бардак бардаком, оркестр с тремя дирижёрами. Бюрократия же, которой здесь действительно хватает с избытком, значительно этот бардак усиливает. И иногда находятся умелые люди, которые всем этим творчески пользуются…
Вот только у нас таких умелых людей маловато.
Кажется, это ясно и полковнику — во всяком случае, в его взгляде сейчас явственно читается некоторый скепсис.
— Вы знаете, господа, что положение на фронте продолжает осложняться…
Ничего себе — осложняться. Противник уже перед обеими столицами: что называется, у ворот. И забавно, что он так упорно именует нас господами. Ведь он пятнадцать лет прослужил офицером в той самой армии, против которой сейчас сражается, — а там такие обращения, мягко говоря, не приняты…
— …Не стоит и напоминать, что в этой обстановке мы обязаны по-прежнему хранить твёрдость. Мы в любом случае должны показать, что умеем драться. Империя, которая доверила нам свою защиту… — Он делает паузу, подбирая слова. — Вы сами понимаете, какая это почётная задача — защита Империи. И ведь дело даже не в Империи. Защита цивилизации от варваров — вот чем мы сейчас занимаемся, если называть вещи своими именами. По крайней мере, это должно быть так.
В зале стоит тишина.
— Варвары — это наши противники с востока. Вы все знакомы с обстановкой на фронте — говоря точнее, на фронтах. Вы все понимаете, что если не произойдёт чуда, то через довольно краткое время под прямой угрозой окажутся главные имперские центры. И вы знаете, что нам с вами деваться некуда. Нам с вами лично и нашим подчинённым, о которых мы обязаны думать больше, чем о себе. Простите за риторику, — он устало улыбается. — Положение очень сложное — во всех смыслах этого слова. Потому я и собрал вас. Предстоящая нам оборона требует ряда срочных подготовительных мероприятий.
Вот она — ключевая ориентирующая реплика. Что ж, на что-то подобное мы и надеялись…
— Планом этих мероприятий владеют несколько штабных работников, каждому из которых поручено сформировать свою группу. Все руководители групп находятся здесь, в этом зале. Каждый из них может привлечь к своей задаче тех офицеров, которые ему, грубо говоря, понравятся, — без всяких кадровых ограничений. «Не по чинам, а по способностям», как пишут в таких случаях в приказах наши друзья шведы. — Он умолкает, видимо, проверяя, не забыл ли что-нибудь сказать. — Желаю удачи, коллеги.
Спасибо…
Люди расходятся как-то очень тихо. Видимо, почти каждому из них предписание уже было выдано заранее, а полковник сейчас просто озвучил общую установку — чтобы было понятно, чего именно ждать.
Меня самого майор Беляев из отдела контрразведки просил зайти в двенадцать часов — теперь ясно, зачем. Я смотрю на часы: до назначенного времени остаётся ещё минут двадцать…
Выйдя на крыльцо, я осматриваюсь — рядом никого нет. Знакомые мелькали в коридоре, но потерялись из виду. И слава Богу. Надо же наконец побыть одному. Я отхожу в сторону, под крону растущего в школьном дворе большого каштана, и лезу за портсигаром.
А между прочим, весна. Не то чтобы мы этого раньше не замечали — замечали, конечно. В минуты остановок оглядывались и говорили сами себе: да, весна. И шли сквозь неё дальше, как свет сквозь стекло.
Прозрачная весна.
Не было смысла смотреть в небо. Я перевёл взгляд вниз и от нечего делать поддал сапогом мокрую залежь прошлогодней листвы. Как всегда в такие вот перерывы, начали вспоминаться вчерашние разговоры. Но вспоминалось только внешнее — сцена со свечами, а содержание разговоров сейчас выглядело просто элементом декораций. Оно и к лучшему. Я начал осторожно перебирать впечатления вечера и ночи — слова, блики, силуэты — и всё-таки не уберёгся. Ольга… Вдруг включившийся образ полоснул, как острая сталь. Не смей, скотина, сказал я себе. Держись, иначе ты сейчас будешь ни на что не годен. Поздно. Нарыв прорвался, и содержимое хлынуло, заполняя меня тёмной, смешанной с кровью и болью, почти кипящей, бешеной нежностью. Как это, интересно, нежность может быть бешеной? А вот — может. Как буря. Ольга…