Предел прочности. Книга третья.

«Ну же, дура ты набитая», - хочется проорать во всю глотку, - «обрати внимание на слова».

Старик словно вычеркнул Малу из реальности, из списка живых. Пытаюсь напрячь мышцы из последних сил, качнуться в сторону, повалиться на пол, чтобы хоть какой-нибудь знак подать Марии Луизе.

- А что первое? – Малу внимание обратила, только не на те слова, что нужно.

- Опыт, любезная, - старик продолжал наблюдать за мной холодным, цепким взглядом, словно хищник, притаившийся в кустах и выслеживающий добычу. Встреться он глазами с Малу, и та точно почуяла бы неладное. Но увы, гостеприимный хозяин, благоразумно зашел за спину, а Мария Луиза слишком увлеклась мясом молодого барашка и зубоскальством в мою сторону.

- Воронов, опытный? Ха! Обыкновенный молокосос, многое о себе возомнивший. Просто не было времени поставить его на место.

Гребаная марионетка, где же ты, когда так нужна. Дай возможность качнуться в сторону, упасть на пол, подать хоть какой-нибудь знак этой дуре.

- Зачем такое говорите, зачем парня обижаете, - старик качает головой. – Откуда опыту взяться, коли возрастом мне во внуки годится. Был бы постарше, знал бы, что яд не обязательно в еду и питье добавлять, достаточно смазать стенки посуды.

Пошевелиться, хотя бы чуть-чуть. Ну же… ну.

- Зачем мне его убивать, когда столько шансов было. Хотел бы убить, давно убил, а я в гости пригласил, ужином вкусным потчую. А он кушать отказывается, зачем отказывается, нехорошо это.

Издевается, сука. Ничего, я сейчас… еще немного. Кажется, удалось склониться на бок. Горизонт начал медленно давать крен. В глазах женщины промелькнуло удивление, но ни грамма испуга или тревоги. Вселенная, до чего же ты деревянная Мария Луиза! Звони в колокола, бей в тревогу или не видишь, что коллега напротив под стол сползает, с мертвым, абсолютно неподвижным лицом.

- Зачем убивать, когда ты мне нужен, людям авторитетным нужен, а вот баба скандальная не нужна, сплошная обуза.

Падаю на пол, вижу, как дергаются ноги Марии Луизы, слышу сдавленные всхлипы. И никакого яда не потребовалось, банальное удушение. Подошел сзади, сдавил горло в локтевом захвате – вот и весь сказ.

Я рад был бы закрыть глаза, но те не подчиняются, поэтому наблюдаю последние судороги лишенного кислорода тела, вижу упавшую под стол женщину и уставившиеся в вечность глаза. Малу, дура ты несчастная, почему? Почему так глупо вышло?

- Что с нее взять, одинокая женщина, - высказался как-то по ее поводу напарник. – Вроде красивая, фигура есть, но голос… пробери меня бездна. Да ты и сам его слышал, словно мужик с перепоя. Какие только сплетни про нее не распускали: и про член в штанах, и волосы на груди. Ну и кто после этого в трезвом уме к ней в постель прыгнет? А с пьяными, да с больными на голову ей гордость связываться не позволяет. Вот и выходит, что баба без мужика с катушек слетела.

Другого не сказал напарник, про самое главное, что было в жизни Марии Луиза. Тяжелая генетическая болезнь забрала все: мужа, голос, надежду на повторный брак и детей, осталась лишь названная дочь, в которой души не чаяла, по словам того же Мо. Алиночка то, Алиночка это – младшая Ольховская заполонила собой все внутреннее пространство. Ей жили, ей дышали, а тут вдруг оказия приключилась под названием Петр Воронов, ославившая ненаглядную и единственную Алиночку на весь белый свет. Разумеется, Мария Луиза не стала разбираться в ситуации, когда встал выбор между любимой «дочкой» и неизвестным охломоном с отсталого дикого мира. Виновен по умолчанию.

Все эти мысли, я их даже не подумал: они вспышкой пронеслись в сознании, мигом озарения, словно Малу покидая мир, успела попрощаться. Показала истоки глухой ненависти, которые столь тщетно пытался понять и кажется понял. Стало мне от этого легче, лежа на полу, заглядывая в лицо не молодой, но все еще красивой женщины? Возможно и стало бы, останься она живой, а так сделалось только хуже.

Старик склонился над телом, приложил пальцы к шее, проверяя пульс. Кивнул сам себе, после чего принялся деловито стаскивать штаны с трупа.

- Ты смотри-ка, и вправду баба, - произнес он удивленно.

И свет померк.

Очнулся от легких шлепков по лицу. Открываю глаза: зрачки с трудом фокусируются на плавающих тенях в море белого. В ноздри бьет запах неизвестного химического вещества, вызывающего устойчивое першение в горле.

- А вот и наш гость проснулся, - провозгласил незнакомый голос.

Дергаюсь, пытаюсь встать и понимаю, что плотно зафиксирован на стуле. Головы не могу повернуть в сторону: то ли обруч, то ли шлем сковывает движения. Кожей ощущаю металл на запястьях – это не веревки, скорее кандалы. Меня словно смертника на электрический стул посадили, приковав железом, так что не вырвешься.

- Здравствуй, Петр!