Предел прочности. Книга третья.

- Ты эту девочку видела? - возмущаюсь в свою очередь. – Она после выстрела поднялась! После попадания в голову, от которого лежать должна и не шевелиться.

- Я знаю одно – ты выстрелил в маленькую девочку, - безапелляционно заявила Мария Луиза, - об этом и доложу руководству.

Нет, но это до чего же надо быть дубовой и упертой, чтобы игнорировать очевидные факты. Поднимаю руки к груди, трясу ими в возмущении, пытаясь подобрать нужные аргументы.

- Ой, уйди, Воронов, не мельтеши. Видеть тебя не хочу.

«Не делай людям добра – не увидишь зла», - была одна из любимых присказок брата. Прав был Мишка, сто раз прав, когда преподавал науку по жизни. Чего добился спасением Марии Луизы, чего доказал? Невиновность свою, смотрите мол, какой я добренький. Ага, как же… Теперь еще и в убийстве обвинит и ладно одной девочки. Там распотрошенных трупов - целое отделение и маленькая тележка, на пять пожизненных хватит и один расстрел. Сомневаюсь, конечно, что Малу поверят, но она баба вздорная, трепанет языком лишнее, на приеме у тех же Ольховских, что любят меня всем сердцем, и пойдет гулять народная молва о Петре Воронове – известном насильнике, потрошителе, убийце малолетних детей. Дознаватели не поверят, а публика поверит, обязательно поверит, потому как я для них обезьянка дикая. Выходцы из 128 параллели славились отсутствием морали и жестокостью, вот и Воронов в их число попал. И будь ты хоть трижды пушистым, если общество тебя отторгло, ничего не изменить, остается смириться.

«Ты же не для общества это сделал и не для нее,» - возразил внутренний голос. – «Знаешь, что прав был, что по-другому не мог?»

В том то и дело, что мог. Один раз пересилил себя, второй, а дальше по накатанной. Не пошла учеба брата впрок, как был дураком, который вечно за других солдатиков в песочнице ищет, таковым и остался.

От тяжелых раздумий оторвал бодрый голос старика:

- К столу, любезные, шамовка подана!

Поблагодарив хлебосольного хозяина, от еды отказался, а вот Мария Луиза с аппетитом женщины, три недели просидевшей на изнурительной диете, накинулась на салаты и подогретые пирожки. Имелись даже куски красного мяса в соусе, которые особенно полюбились.

- Филе молодого ягненка в вине, - разоткровенничался польщенный хозяин, - сам делал, два дня назад, пока лега… патруль не повязал.

- М-м-м, вкусненько, - подвела итог Малу, - рецепт оставите?

- Обязательно, - пообещал старик. – А ты чего не ешь, молодой? Силы организму нужны, на одной тюремной баланде далеко не уедешь.

- Спасибо, не хочу, - раз в десятый отказался от предложения. На столе передо мною стоял наполовину пустой стакан и бутылка чистой воды – вот и весь ужин. Причем бутылка была новехонькой, в чем лично убедился, оторвав пластиковый ярлычок от пробки. Старик, словно чувствовал мое недоверие, поэтому шел навстречу.

- Что значит не хочу? Зачем обижаешь, хороший ягненок, вкусный, твоя коллега кушает, только головой качает от удовольствия. И ты кушай, дорогой, где еще такой мармит попробуешь, - старик неожиданно перешел на тон восточного купца. И так легко, так естественно у него это вышло, словно никогда не было карябающей слух шамовки.

- Аппетита нет, я вот лучше водички, - для убедительности сопроводил слова делом, осушив стакан до дна. Пить и вправду хотелось, будь не ладен Мо с его соленой рыбкой.

- Аппетита, - хмыкнула Мария Луиза, - боится, что вы его отравите.

- Ай-яй-яй, - ходивший до того по залу старик, замер за спиной женщины. Приложил руку к сердцу, в расстроенных чувствах закачал головой. Только вот в глазах его не было и намека на обиду, одна холодная сталь. – Зачем пожилого человека обижаешь, нехорошо это, гость кушать должен, много, чтобы хозяин доволен остался.

- Трус он, - высказалась Малу, а в голосе ее слышалось сплошное довольство. – Смелый только девушек беспомощных обижать. Так ведь, Воронов?

Воронов… Воронов… настоящую фамилию сто раз произнесла, это что бы уголовник лучше запомнил? Что ж вы, Мария Луиза, устав службы, написанный потом и кровью, позабыли. Анонимность, она не ради красного словца придумана - это первейшее средство выживания агента.

Стараясь не реагировать на замечания вздорной женщины, беру початую бутылку со стола. Молча отвинчиваю пробку наполняю стакан до краев. Вода издает привычный булькающий звук, пузырьки скапливаются на прозрачных стенках. Пытаюсь сжать пальцами холодное стекло и… не могу! Руки сделались слабыми в одно мгновенье, не способными даже пошевелится, не то что стакан ко рут поднести. Да что за фигня творится?!

Хочу открыть рот, наклониться, сделать хоть что-нибудь, малейшее движение и не получается. Все на что способен: сидеть и смотреть глазами плошками, как тот глупый филин.

- Чего молчишь или смелости не хватает возразить? - продолжала наслаждаться собственным монологом Малу. –Так я повторю, мне не жалко: трус ты, Петр Воронов.

- Почему, трус? – удивился старик за ее спиной. – Не трус он, человек подозрительный, а подозрительность в его профессии вторая шкура.

В его… Не в вашей профессии, в его.