Пределы реформ. Министерство внутренних дел Российской империи в 1802-1881 годах

Характерно, что подобной критической позиции в отношении самодержавия как системы государственного управления Валуев неизменно держался и на протяжении последующих 25 лет. Так, уже в 1882 году он писал: «…мои коллеги и я были les grandes do-mestiques, а не les grandes serviteurs de letat…» — то есть не «государственными», но сугубо «государевыми» слугами. Положение министров он характеризовал как «азиатское, полурабское или первобытно патриархальное, с условиями времени несовместимое отношение государственных слуг к государю, – не столько по формам, сколько по привычкам и понятиям»[206].

Своих коллег по цеху Валуев критиковал за неспособность преодолеть рамки своих сугубо институциональных интересов, шире взглянув на важные политические вопросы. Безотносительно того, что себя Валуев изображает в самом выгодном свете, всегда готовым подставить плечо, его наблюдения за характером политики в высших правительственных кругах многократно подтверждаются источниками[207].

Политическая мысль Валуева в значительнейшей степени опиралась на примеры, почерпнутые как из русской, так и из европейской истории. Скажем, фигуры Николая I и Петра Великого являлись ключевыми для его понимания самодержавия и роли государственной власти в эпоху после освобождения крестьян. Николаевское время представлялось Валуеву эпохой застоя, неведения о стихийных исторических силах перемен, шовинизма и слепого антизападничества. Он нередко нападал на бездумных консерваторов, славянофилов и «политических старообрядцев», которых ассоциировал с азиатскими, темными силами допетровской России. Валуев откровенно презирал шовинизм и вдохновленную подобными настроениями внешнюю политику. Все это определило его умеренную позицию по польскому вопросу и строгую оппозицию русскому вмешательству на Балканах в конце 70-х годов[208].

Валуев ратовал за энергичные действия правительства в социальной, экономической и политической сферах, что резко отличалось от неповоротливой николаевской системы. Труды Валуева пестрят указаниями на необходимость изменений, движения и развития – идеями, общими для либеральной и консервативной европейской мысли начала и середины XIX столетия. Однако же здесь для него примером для подражания выступал Петр Великий. Валуев чаял воссоздания петровского полицейского государства, возвращения государственных учреждений в политический авангард в русле прежней министерской власти и институционализации идеи творческого, но вместе с тем и избирательного заимствования с Запада. Он восхищался Петром, осознавшим все преимущества просвещения России на западный манер. Лейтмотивом Петровской эпохи служили две идеи: «…просвещения и обогащения государства; укрепления и упрочения самодержавия»[209].

В примечании к дневниковой записи от 12 ноября 1868 года Валуев ясно излагает свой взгляд на употребление в России европейского опыта:

…я не нахожу повода к предполагаемому так охотно у нас антагонизму между европейскими и русскими понятиями и стремлениями. Я считаю Россию частью христианского мира и частью Европы, хотя не считаю ее ни Англией, ни Францией, ни Германией, и не желаю, чтобы она превратилась в Англию, Францию или Германию, а затем, не думая, чтобы Россия, оставаясь русскою, должна была отказаться от пригодных ей долей общей европейской образованности, не думая, чтобы ей суждено было в единонадесятый час изобрести совершенно новую государственную и общественную образованность и не находя в ее тысячелетней истории залогов к такому изобретению, я полагаю, что русским можно и даже должно пользоваться некоторыми началами и понятиями, ими самими не выработанными…