Предлунные

Даниэль встал и подошел к окну. Город за ним выглядел будто нарисованный – никакого движения, никаких звуков, будто кто-то остановил время.

Панталекис ощутил вползающий в горло страх. Он попытался убедить себя, что в том нет ничего необычного – в конце концов, в городе всегда тихо, поскольку в нем живет самое большее несколько сотен больных и слабых людей.

Тихо, но все же не настолько.

Он затаил дыхание, поняв, что мир, с самого начала ему помогавший, теперь пытается его предостеречь. В воздухе висела опасность, будто тяжелый, наполненный водой баллон, готовый в любой момент взорваться.

Едва он успел это осознать, стекло разлетелось вдребезги, и Панталекис увидел в его осколках лицо молодого мужчины. Только в осколках, нигде больше. В комнате все так же было пусто.

Даниэль повернулся и, хромая, бросился бежать.

15

Финнен рисовал мягкими движениями кисти. Белый цвет, серый, много черного. И чуть-чуть красного. Он представлял себе эту картину еще до того, как поставил мольберт и взял в руку палитру – не столько видя, сколько ощущая ее суть, ее душу.

Он знал, что стихи у него получаются в лучшем случае неплохими – так же, как он прекрасно понимал, что вовсе не является мастером танца или игры на флейте. Но живопись – совсем другое дело. Некоторые его картины приближались к некоей едва уловимой истине, которую он замечал так, как замечают движение краем глаза. Одним из самых ранних его воспоминаний стала одна девочка, стоявшая в воротах Зимнего сада. Косые лучи солнца окутывали ее фигуру мягким красноватым сиянием.

Девочка казалась лишь наполовину реальной – отчасти будто сон, отчасти будто сказочное существо вроде тех, что он видел на иллюстрациях в книгах. Он помнил ту жгучую, превозмогающее все остальные желания потребность ее нарисовать, ухватить этот образ, остановив его во времени, а заодно проникнуть глубже, за пределы видимого, в самую суть чужой жизни.

Естественно, тогда он не рассуждал подобными категориями – осознание того, что он, собственно, ищет, пришло лишь со временем, хотя даже теперь он с трудом воплощал неясные ощущения в слова.

Набрав на кисть немного розовой краски, он коснулся ею очертаний щеки. Ему нравилось рисовать портреты, ибо каждое лицо означало новую историю, новую тайну.

Наконец, отойдя назад, он взглянул на почти завершенное творение, довольный собой. Впервые за долгое время ему удалось создать нечто хорошее.

Вытирая испачканные краской руки, он услышал на лестнице шаги – легкие и быстрые, явно принадлежавшие женщине. Она остановилась у двери – до ушей Финнена доносилось лишь ее беспокойное дыхание.

Он ждал. Незнакомка потянула за шнурок, и раздался звонок. Открыв, Финнен увидел перед собой Нуру. Девушка отступила на полшага. Щеки ее раскраснелись, словно она всю дорогу бежала, воротник пальто расстегнулся, на темных волосах лежали хлопья снега. Выглядела она очень даже симпатично.

– Привет, – неуверенно проговорила она. – Ты не против, если я войду? Мне нужно сказать тебе нечто очень важное.

16

В первое мгновение Финнен подумал – Нура хочет сказать ему, что Брину Иссе все известно про Каиру. То был самый простой и самый возможный вариант. Он перепугался не на шутку, лихорадочно размышляя, что ему в этой ситуации предпринять.

Нора бродила по его квартире, разглядывая картины, дотрагиваясь до рам и улыбаясь при виде царившего вокруг беспорядка.

– Знаешь, а я ведь никогда раньше не бывала в доме художника, – тихо рассмеялась она. – То есть у моего отца тоже когда-то был художественный талант, но давно, и я мало что с тех времен помню. Ну и в папиной мастерской всегда был порядок.

– Ты хотела сказать мне нечто важное, – Финнен решил, что речь все же не о Каире.

– Ну да. – Наконец остановившись, она откинула со лба непослушную прядь волос. Кокетливая улыбка на ее лице боролась с замешательством, какое испытывают люди, когда им приходится сообщать кому-то дурные новости. Улыбка победила. – В разговоре с моим отцом ты упоминал про какого-то человека, который прилетел к нам со звезд и остался жив, даже научился пользоваться временными лифтами.

Финнен кивнул.

– Он… – Нура замялась. – Он тебе знаком? Это твой друг?

– Нет, я видел его только один раз и совсем недолго.

– Это хорошо.

Она облегченно вздохнула, и на лице ее отразилось легкое, едва заметное разочарование. Финнен прекрасно ее понимал – чуточка трагедии добавила бы пикантности их встрече. Он уже знал, зачем на самом деле пришла Нура.

– Почему хорошо?

– Потому что мой отец хочет убить этого человека. Я подслушала под дверью, как он разговаривал со своими друзьями.

– Марути, Анкисом и Джанадрой?

– Да, и были еще Таркеш и Дарика.

Двоих последних Финнен не знал. Неважно. Он потер лоб.

– Что они точно говорили?

– Что тот человек опасен, и потому он должен умереть. Папа еще сказал, что на самом деле маловероятно, что кто-то его там встретит, но рисковать нельзя.