Предназначение: Повесть о Людвике Варыньском

А суть такова: в Женеву вновь прибыла пани Марья Янковская — об этом я уже знала; она навещала нас в деревне, приехала с Мендельсоном в кабриолете, была возбуждена, дарила себя подчеркнуто великодушно. Меня не заметила. Такие барыни других женщин не замечают, для них существуют лишь мужчины — чтобы восхищаться ими.

Вскоре выяснилось, что в эту пани влюблен тоже находящийся в Женеве Эразм Кобыляньский, известный в революционных кругах как Михал Котурницкий. Я его видела дважды и то мельком: тип неотесанный и глуповатый, как мне показалось. Котурницкий проходил по Краковскому процессу, и пани Марья навещала его в тюрьме под видом невесты. Случай обыкновенный в наших кругах.

Однако Котурницкий вбил себе в голову, что у них любовь. Сначала, мол, была конспирация, но потом она переросла в чувство. И так бывает, не спорю. Но надобно согласие другой стороны, а его-то и нет. Пани Марья посмеялась над ним, сказала, что пан Котурницкий неправильно истолковал ее поведение. Он продолжал настаивать на браке, говорил, что она не выполняет данного ею брачного обещания. Кажется, у англичан есть закон, наказывающий за отказ от брачного обещания? Но у нас такого закона нет, и пани Марья довольно недвусмысленно дала понять Котурницкому, что он болван. В ответ на это он оскорбил ее, то есть назвал тем словом, какое обыкновенно применяют к дамам легкого поведения.

Янковская рассказала об этом товарищам. Людвик Варыньский тут же вызвал Котурницкого на дуэль! Мне нравится это в поляках. Все же они — настоящие мужчины! Чуть позже поступок Варыньского повторил Мендельсон. Мне кажется, что у них соперничество из-за Янковской, или же оно было в прошлом. Сейчас пани Марья больше времени проводит с Мендельсоном, может быть, потому что они оба не принадлежат к «пролетарской» части польской колонии…

Короче говоря, дело приняло нешуточный оборот. Неплохая пища для буржуазных газетчиков: дуэль между эмигрантами-социалистами из-за женской чести! Но Котурницкий от дуэли отказался, указав своим бывшим товарищам по процессу, что это их не касается. Дело зашло в тупик, поскольку он продолжал преследовать пани Марью и то просил руки, то оскорблял. Варыньский с Дикштейном явились ко мне с просьбой через меня к русским товарищам — помочь уладить конфликт. Им нужен был третейский суд.

Я рассказала Плеханову. Мудрый Жорж послал к истцу и ответчице записки: согласны ли они, чтобы суд чести, состоящий из русских товарищей, рассмотрел их дело? Оба ответили согласием.

Мы собрались в ресторане гостиницы «Монблан», в отдельном кабинете, который снял по такому случаю Мендельсон. Официантам было сказано, что господа из-велят отобедать после небольшого заседания. На стол были поданы бутылки сельтерской, пива и фруктовых соков. Судьи расположились во главе стола, поставленного покоем, по обеим сторонам заняли свои места враждующие стороны: слева Котурницкий и приглашенные им персонально Николай Морозов и Сергей Кравчинский, находящийся сейчас в Женеве, — оба они знают Котурницкого еще по петербургским кружкам. Справа — фирма «Мендельсон и К°» и «пролетарская» часть польской колонии в полном составе, даже с прибавлениями. Я заметила, что рядом с Варыньским уселась молоденькая пухленькая девица весьма миловидной наружности. «Кто это?» — шепотом спросила я Дейча, указав глазами на девицу. «Анна Серошевская, сестра ссыльного Вацлава Серошевского. Только что бежала из Варшавы, опасаясь ареста…» — ответил Лев Григорьевич, знающий, по своему обыкновению, все до мельчайших подробностей.

Я поймала себя на мысли, что второй раз в жизни присутствую на суде. В прошлый раз была обвиняемой, нынче — судья или, быть может, присяжный заседатель? Судьей, пожалуй, станет Георгий Валентинович.

Я взглянула на Янковскую: каково ей в роли ответчицы? Пани Марья вела себя уверенно; шепотком переговаривалась с товарищами, не убирая с лица светскую улыбку. Похоже, ей нравилось, что она в центре внимания и, кроме того, дело ее выигрышное, ибо кто же может заставить ее, замужнюю женщину, сочетаться браком с Котурницким? Абсурд…

Котурницкий сидел, как камень, положив на стол веснушчатые кулаки, поросшие редкой шерстью. Время от времени он оживал и вытирал шею огромным клетчатым платком. Как видно, он волновался, но старался не выдавать своих чувств.

Жорж призвал всех к вниманию и обратился к присутствующим с краткой речью.

— Прежде чем возложить на себя столь щепетильные обязанности, суд хотел бы спросить госпожу Янковскую и господина Котурницкого, согласятся ли они выслушать наш приговор чести, который конечно же лишен какой бы то ни было юридической силы, и не искать иного удовлетворения как друг у друга, так и у третьих лиц?

— Вполне согласна, — быстро кивнула Янковская.

— Согласен, — хмуро проговорил Котурницкий.