Предназначение: Повесть о Людвике Варыньском

Да, это счастье. И самое приятное в нем то, что его можно повторить, когда пожелается. Мендельсон испытывал его с Марьей уже третий раз за последний год.

Прекрасно и то, что наконец однозначно разрешилась сложная ситуация с личными делами Марьи, волновавшая Мендельсона три года подряд. Ей уже не нужно, точнее, невозможно разрываться между мужем и Мендельсоном, как она делала раньше, то и дело спеша из Киева в Женеву и обратно. Теперь Киев отпал. Связь Марьи Янковской с социалистами стала слишком хорошо известна полиции; муж Владислав сам посоветовал ей посидеть за границей до лучших времен.

«Тьфу-тьфу, как говорится», — все складывалось на редкость удачно! И неожиданный брак Варыньского, то есть не брак — формального бракосочетания и венчания в костеле не произошло ввиду отсутствия документов у несчастных эмигрантов, но фактически созданная семья, в особенности рождение сына тоже сняли с души Мендельсона если не камень, то камушек. Не мог забыть давней истории с львовским путешествием, не мог отделаться от мысли, что Марья неравнодушна к Варыньскому.

Оставался Дикштейн, но это несерьезно. Голова у Шимона прекрасная, Мендельсону бы такую голову — он стал бы государственным деятелем при его импозантности и энергии. Но о мужском соперничестве речи быть не может. Марья всего лишь благосклонна к Шимону, это даже нравится Станиславу, приятно щекочет самолюбие; что ни говори, а внимание других мужчин к даме твоего сердца совершенно необходимо, чтобы ощущать полноценность выбора. При том, конечно, что уверен в своей избраннице.

Станислав был уверен. Он даже немного жалел Шимона — у того нет никаких шансов! Потому, вероятно, и мечется от науки к революционным теориям; из Кернского университета — в редакцию «Рувности». Причем делает успехи и там, и там. После диссертации о беспозвоночных написал «Кто чем живет?» — блестящее популярное изложение первого тома «Капитала». «Рувность» его опубликовала в нескольких номерах. Что же касается Марьи, то здесь Шимону придется лишь вздыхать застенчиво и краснеть до конца дней своих…

Сейчас, ввиду предстоящего отъезда Станислава с Марьей и Трушковского в Познань, особенно волновали издательские дела. По существу, положиться можно было лишь на Пекарского. Длуский, как всегда, себе на уме; блестящ, но ленив, кроме того, много времени тратит на барышень. Варыньский же с Дикштейном вышли из доверия Мендельсона после конфликта, который только что произошел в редакции «Рувности».

— Может быть, заедем попрощаться к Варыньским? — прервала его мысли Марья, опуская лорнет и поворачивая маленькое точеное личико.

— Ты серьезно? — Мендельсон склонил голову набок.

— Вполне.

— Хм… — Мендельсон не спешил с ответом. Надо было обдумать это предложение.

Он привык уже, что Марья — при том, что она темпераментна и страстна, как десять тысяч француженок, — никогда не делает необдуманных поступков. Тем более, не говорит лишнего. Он уверен, что тот порыв, который он не мог ей простить, был хорошо рассчитанным порывом. Впрочем, хватит об этом… А ведь, пожалуй, Марья права. Надо зайти к Варыньским, это будет полезно и правильно во всех отношениях. Кроме того, есть повод: они еще не поздравляли Анну и Людвика с рождением ребенка.

— Ты права, как всегда, — он наклонился и поцеловал ей руку.

— Вероятно, они сейчас нуждаются, — сказала она. — Ты взял с собою денег?

— Десятка два франков найдется, — ответил он.

— А на подарок?

— И на подарок… — улыбнулся он.

Несомненно, Марья правильно рассчитала. Нельзя уезжать в Познань, не прощупав настроений Варыньского после скандала и не разузнав о его планах. У Мендельсона хватало объективности, чтобы понимать, что в его отсутствие не Пекарский, не Длуский и не Дикштейн останутся главными фигурами в Женеве, а именно Варыньский.

Скандал произошел в начале июля, когда вышел очередной номер «Рувности». В нем, к своему изумлению, Мендельсон увидел редакционное приветствие съезду анархистов, собирающемуся вскоре в Лондоне. Телеграмма была подписана Варыньским и Дикштейном.

Станислав пришел в бешенство. Во-первых, налицо явный политический просчет! С анархистами им давно не по пути. Что скажет Маркс, до сей поры благосклонно относившийся к «Рувности»? Во-вторых, как они смели не посоветоваться?! Как-никак «Рувность» издается на его средства. Станислав отнюдь не тыкал этим фактом в лицо, но забывать о нем тоже нельзя.

Он вызвал к себе в гостиницу, где они с Марьей снимали трехкомнатный номер, Пекарского и Длуского. После небольшого совещания было решено выйти из редакции «Рувности» — всем четверым. Пускай Людвик и Шимон сами ее издают. «Мы же, — сказал Мендельсон, — должны основать новый орган польских социалистов!» Название нашла Марья: «Пшедсвит», то есть «Рассвет», — романтично и не обязывает к какой-либо жесткой программе.