Предназначение: Повесть о Людвике Варыньском

— Пшепрашам, — легко извинился Людвик. — Не будем придавать значения словам. Обратимся к сути.

Он раскрыл резную дверцу буфета и извлек из него тоненькую брошюрку в мягкой обложке. Предъявил ее Мендельсону и Янковской, как паспорт. На обложке было набрано типографским шрифтом: «Я. Стефанович. Злоба дня». И чуть ниже и мельче: «Действующим и готовым действовать сотоварищам моим мое дружее послание».

— Вы это читали? — спросил Людвик.

— Читал, — кисло согласился Мендельсон.

Янковская отрицательно покачала головой. Варыньский перелистнул несколько страничек брошюры.

— Здесь есть прямо обращенные к нам слова. И очень правильные! — он собрался зачитывать.

— Но я читал! Читал! — нервно воскликнул Мендельсон.

— Марья не читала, — спокойно парировал Людвик и начал чтение. — «До сих пор вы действовали от нас особо, — Людвик оторвал глаза от текста и обвел указательным пальцем всех троих, как бы объясняя — кого имеет в виду автор брошюры. — Ваши организации не имели никакой связи с нашими. И до поры до времени это было как нельзя лучше для нас и для вас. С одной стороны, общество и правительство убедились, что русское социально-революционное движение — самостоятельное, родное, оригинальное движение; они убедились, что пресловутая «польская интрига» тут не при чем. С другой — ваша патриотическая шляхта, ваши патриоты-магнаты, в свою очередь, должны были замолкнуть перед ясной очевидностью фактов, перестать выставлять ваше молодое социальное движение как дело «интриги московской»…»

Мендельсон вынул сигару, закурил. А ведь похоже, что Людвика действительно кровно волнуют все эти вопросы… Нет, и он, случается, тратит нервы и силы на отстаивание своей точки зрения, и ему, Станиславу Мендельсону, далеко не безразличны идеи. Но истинность этих идей сопряжена, и очень сопряжена — признайся, Станислав! — с возможностью что-то получить от идеи: влияние, популярность, реальную власть. Вот и сейчас идея одной социалистической партии на все «захваты» под руководством заграничного центра представлялась ему верной лишь потому, что этот центр должен был возглавить он. Так ли у Людвика?

— «…Теперь всем ясно, — продолжал читать Варыньский, — что наше движение — неизбежное следствие политических и экономических условий России; ваше — тех же условий Польши плюс России. В настоящее время мы должны соединиться в одну организованную партию. Это необходимо в интересах всем нам общего дела… Россия и Польша скованы одной и той же цепью; разбить эти оковы будет легче дружным усилием обеих вместе…»

— Я читал это, читал, — устало повторил Мендельсон.

— И ты не находишь это верным?

— Русский медведь подомнет нас. Он подмял нашу государственность, подомнет и социальное движение, — сказал Мендельсон.

— Я согласна со Станиславом, — заметила Марья.

— Проше паньства! Это не согласуется с интернационализмом, который мы исповедуем! — вскричал Людвик. — Нужно ответить русским товарищам на этот призыв.

— Как? — спросил Мендельсон.

— Словом и делом… Я мечтал бы взяться за создание партии, которая выступала бы с русскими единым фронтом.

— Где?

— В Варшаве, разумеется. Не здесь же! — Людвик развел руками так комично, что Марья прыснула. — Если бы я мог туда поехать…

— Не говори глупостей, — ласково сказала Марья, и Мендельсон почувствовал укол ревности. — Ты знаешь — тебя там дожидается полиция. Ты полезен и здесь…

— Я знаю, — кивнул он с грустной улыбкой. — Анна без меня не обойдется. Вся моя польза теперь — вот… — он поднял со стула грязную распашонку, швырнул ее в таз с мокрым бельем, стоявший за буфетом.

— У тебя, должно быть, нет денег… — Мендельсон полез в жилетный карман за кошельком.

Варыньский выпрямился, в глазах его блеснул гнев.

— Пан Станислав не может не знать, что Людвик Варыньский пользуется средствами партии, поступающими от пана Мендельсона. Но он берет их у кассира Трушковского и готов дать отчет о каждом сантиме, — проговорил он медленно, почти с угрозой. — Как частное лицо Людвик Варыньский подачек не принимает!

— Ах, перестань, Людек, мы вовсе не хотели тебя обидеть! — пани Марья шагнула к нему, поцеловала в щеку, для чего ей пришлось привстать на цыпочки.

За своей спиной Марья сделала знак Мендельсону: убери кошелек! Пожав плечами, он засунул его обратно в карман.

— Единственное, на что я согласился бы взять деньги, — это на поездку в Варшаву, — признался Людвик уже спокойнее.

Мендельсон с широкой улыбкой развел руками.

— Ты же знаешь, сколько денег жрет типография! Увы!

— Я понимаю, — Людвик опустил голову.

Когда Марья и Станислав спускались по лестнице, Людвик стоял в дверях и помахивал им рукою.

— Счастливого пути! Смотрите, не попадитесь там в лапы полиции! До видзэня!

Щелкнул замок двери. Марья и Станислав вышли на улицу, где уже тускло горели голубые газовые фонари.

— Ему надо искать работу, — озабоченно проговорил Мендельсон. — Семейный человек. Долг обязывает его быть с женою в Женеве, значит, надо зарабатывать…

— Ты плохо его знаешь, — возразила Марья. — Он уедет в Варшаву… Если хочешь мое мнение — там ему место!