Предназначение: Повесть о Людвике Варыньском

Поговорили с ним о Лаврове и Бакунине. Избицкий по библиотеке слонялся, отпускал свои шуточки. Варыньский был серьезен. «Я, — сказал, — нахожу справедливой мысль Михаила Александровича о необходимости бунтовать, где возможно. Достаточно, — говорит, — малой искры, чтобы вспыхнуло пламя. Коли мы это поняли и разделяем, то нам и быть этими искрами!» — «На тебя вон сколько пожарных! — рассмеялся Избицкий и тут же решил ее задеть: — Знаешь ли ты, что муж пани Янковской — крупнейший промышленник? Ты пожар устроишь, он и сгорит. И пани вместе с ним. Этого ты хочешь?» — «Нет, это было бы несчастьем! — он вспыхнул. — Я сочувствую пани, ей нелегко нести свой крест, но уверен, что справедливые идеи ей дороже нарядов и драгоценностей». — «Безусловно так, — ответила она. — Но одно другому ведь не мешает? Можно быть справедливым, честным человеком, страдать за народ, но не отказывать себе в необходимом? Не ходить же мне в сарафане? Как вы считаете, панове?»

Прощаясь, она пригласила Варыньского почаще бывать у нее, но он тогда находился под гласным надзором, в Киеве показывался редко. Перед отъездом в Варшаву, уже осенью, он все же заглянул. Сказал, что скоро уезжает на родину и хочет попрощаться. «Едете раздувать пламя?» — пошутила она. Он серьезно кивнул. Вообще, он не был склонен шутливо говорить о вещах, которые его волнуют. Это свойство искренних людей. Когда же о шутливом разговор, то тут Людвика не удержать было — веселился, как дитя!

Незадолго до того уехала Пласковицкая, работавшая у Варыньских домашней учительницей. Она тоже заходила к пани Марье однажды. Не поправилась. Показалась фанатичкой. Смотрела на нее весьма неприязненно, с классовой ненавистью. Что на это скажешь?! Пани Марья посвящала всю себя социальной революции, отдавала последнее, а ей, видите ли, не нравились ее бриллианты. Что же делать, коли в этом кругу иначе нельзя? Это так же нелепо было бы — появиться среди гостей Владислава в том платье, в котором к ней пришла пани Филипина, как ей ходить в платьях пани Марьи. Каждому свое, но не это же главное! Наверное, у Пласковицкой были виды на Варыньского, ревность в ней говорила! Впрочем, о покойниках либо хорошее, либо ничего. Пласковицкую сослали в отдаленнейшие места, там она очень скоро умерла…

Вот она и подошла к той поездке, о которой столько было слухов и сплетен! В самом начале семьдесят восьмого года, в первых числах января, Людвик явился к ней в Ходоров, в имение. Она отправилась туда с мальчиками на каникулы. Марья удивилась необычайно. Во-первых, она знала, что Варыньский в Варшаве, точнее, в Пулавах, там сельскохозяйственный институт, — но это так, между прочим, на самом же деле Людвик занят созданием рабочих кружков. Эти вести доходили через того же Избицкого, он был тесно связан с Варшавой, сам готовился туда выехать. Во-вторых, она не предполагала, что Варыньский доберется до Ходорова зимою. Тем не менее он приехал. При встрече смутился, но уже не так по-мальчишески, как два года назад. Она увидела, что работа в Варшаве пошла ему на пользу. Стал увереннее, раздался в плечах… Мужчина, одним словом. Сказал, что приехал на рождество к родителям, ибо чует его сердце, что придется переходить на нелегальное положение, тогда свидания с родными будут затруднены. Как в воду смотрел. «Ну, а я? — спросила она. — Вы хотели заодно попрощаться и со мной?» — «Да, если пани хочет прощаться. Мне же кажется, что мы еще встретимся. Приезжайте к нам в Варшаву. Людей у нас не хватает, вы могли бы стать очень полезной…» — «Но как же семья, дети?.. Я, пожалуй, приеду, но надолго не могу…» — она несколько растерялась от его предложения.

И вдруг увидела — он дрожит от нетерпения, у него дыхание сбилось, а глаза так и прожигают ее. Тут она не ошиблась. Она умела чувствовать флюиды. «Что же это такое? — подумала. — Я же его почти не знаю. Пускай едет обратно, пускай убирается подальше, мне это совсем ни к чему…» А сама против воли смотрела на него уже ласково, а он руку целует. «Прощайте…» — «Куда же вы?» — «Я на минутку. Мне надо сейчас во Львов». — «Во Львов? Зачем же?» — «Там вот-вот начнется процесс над Эразмом Кобыляньским и другими товарищами. Я Эразма знаю по Петербургу». — «Да и я прекрасно знаю Котурницкого», — сказала она, называя Кобыляньского по фамилии, под которой его арестовали. «Что же передать ему?» — «Зачем же передавать? Я поеду с вами», — сказала она, не раздумывая ни секунды. Бывают такие мгновения, когда решения приходят молниеносно, помимо разума. Это самые счастливые мгновенья. Независимо от того — правильные решения или пагубные — все равно это счастье!