Организации, названные «Народными фронтами в поддержку перестройки», также появились в Литве, Латвии и Эстонии и были скопированы в соседних Украине и Беларуси. Поддержанные по указанию Горбачева партией и КГБ с целью противостояния «противникам реформ», «фронты» сплотили разрозненные группы, в том числе реформистски настроенных партийных чиновников. Эти группы защищали сначала экономический, а затем и политический «суверенитет» (термин вроде бы был созвучен всячески акцентировавшейся Горбачевым идее «самореализации»). Внедренные сотрудники КГБ пытались сдержать эти стремительно ширившиеся движения в «допустимых» границах, но никто не мог определить, где именно эти границы проходят, и события намного опережали попытки «сдерживания». Уличные демонстрации, в ходе которых ораторы, заявляя о своей поддержке «реформ», требовали независимости, транслировались по местному государственному телевидению. Некоторые лидеры национальных движений включали в список своих требований многопартийное политическое устройство и введение частной собственности, при том что и то и другое было равносильно уничтожению советской системы.
Казалось, в стране просто нет никого, кто готов был защищать социализм и Союз за исключением подвергшихся остракизму «противников реформ»! Но с этими защитниками системы (в ЦК или где бы то ни было еще) Горбачев превосходно справлялся, отбивая их «вылазки» на каждом партийном форуме.
Виртуоз тактики
Горбачев знал, что далеко не все партийные чиновники разделяют его приверженность демократизации социализма, и с самого начала предвидел попытки реванша со стороны аппаратчиков. Конечно, подспудное сопротивление реформам было типичным для «коридоров власти». Оно вышло наружу в феврале 1988 года на пленуме ЦК, когда Лигачев, второй человек в партии, открыто выступил против того, чтобы лозунг гласности использовался для «огульного очернения» советского прошлого и, как подразумевалось, настоящего. Большинство участников пленума явно сочувствовали Лигачеву и его призыву обуздать гласность. Как будто в ответ на это выступление в следующем месяце разразился скандал вокруг письма преподавателя ленинградского вуза Нины Андреевой в редакцию консервативной газеты «Советская Россия», опубликованного под заголовком «Не могу поступаться принципами». Андреева нападала на представителей «леволиберального интеллигентского социализма», которые «формируют тенденцию фальсифицирования истории социализма» и «внушают нам, что в прошлом страны реальны лишь одни ошибки и преступления, замалчивая при этом величайшие достижения прошлого и настоящего»[60]. Письмо было опубликовано в день, когда Горбачев отправился с визитом в Югославию и, как было принято, исполнение обязанностей генерального секретаря временно взял на себя Лигачев. После своего возвращения на ближайшем заседании Политбюро генсек будто между делом поднял вопрос о письме. Как и было заранее спланировано, выступил Яковлев, осудивший это выступление как «антиперестроечный манифест». В допущении статьи в печать безосновательно обвинили Лигачева и возглавлявшийся им Секретариат ЦК.
В тот момент аналитики неверно восприняли этот важный поворот событий как свидетельство не горбачевской интриги, а реального противодействия аппаратчиков реформам. В своем выступлении на заседании Политбюро 24–25 марта, посвященном обсуждению статьи Андреевой, Горбачев туманно утверждал, что в письме содержались «определенные выводы и информация», которые Андреевой не могли быть доступны, «ибо о ней знает сравнительно узкий круг людей». Лигачев же пишет, что Горбачев провел расследование всех обстоятельств публикации и в частной беседе с ним признал его непричастность к появлению письма. Однако публично подозрения с Лигачева так и не были сняты. Наоборот, при мощной поддержке советских и зарубежных СМИ он превратился в своеобразное «пугало», с помощью которого генеральный секретарь пытался снискать общественную поддержку и заставить аппаратчиков публично открещиваться от антиперестроечных настроений. Своим маневром Горбачев создал козла отпущения, на которого можно было возложить ответственность за экономические провалы: оказалось, что реформы тормозили именно ведомые Лигачевым консерваторы. В довершение всего этого генсек продолжал пользоваться доверием Лигачева благодаря как партийной дисциплине, так и тому, что в частной беседе со своим заместителем он снял с него все подозрения (хотя публично этого так и не сделал). Нина Андреева, «сама того не желая, объективно нам помогла», вспоминал Горбачев с видимым удовлетворением[61]. Впрочем, его тонкий маневр лишь подстегнул в обществе растущее негодование партией, но, разумеется, не смог волшебным образом изменить ни поведение аппаратчиков, ни тем более экономическую ситуацию в стране.