Предотвращенный Армагеддон. Распад Советского Союза, 1970–2000

Именно Горбачев «сдал» Восточную Европу. Ошеломленный ходом событий, он отказался от жемчужины короны коммунистической империи — Берлина, за который была заплачена человеческими жизнями самая дорогая в мировой истории цена. А взамен его страна получила немного наличности и быстро потраченные кредиты, а также пустые обещания сотрудничества. На торжественной церемонии 1994 года по поводу окончания вывода войск из Германии нетрезвый Ельцин выхватил у маэстро палочку и начал дирижировать немецким оркестром, вызвав настоящий международный скандал. Насколько хуже все могло бы обернуться, если бы сильный лидер, заручившись поддержкой части советской элиты, продемонстрировал бы безжалостную решимость сохранить империю или — после того, как положение уже нельзя было исправить, — позволил бы себе какую-нибудь злобную или безумную выходку. С 1940-х годов мир очень сильно изменился, однако кровавый исход распада Югославии в 1990-х свидетельствует, что кошмары еще возможны. Между тем история знает немного примеров столь смирной и безропотной капитуляции, какая случилась с Советским Союзом[178].

Не столько «реформы», сколько продолжение распада

Самодовольству, с каким посторонние наблюдатели смотрели на крах СССР, под стать была лишь наглость, с которой многие из них (например, официальные лица администраций Рейгана и Буша-старшего) претендовали на роль авторов этой драмы. И высокомерие такого рода деятелей лишь росло, когда речь заходила об отношениях с постсоветской Россией. Администрация Клинтона присвоила себе ведущую роль по руководству российским «переходом». Однако это типично американское самозванство, включавшее бесконечные «консультационные» визиты в Москву, вскоре стало стеснять обе стороны. В конце концов даже администрация Клинтона начала осознавать, что Россия не сможет в мгновение ока превратиться в либеральное государство и создать рыночную экономику. «Вина» за «провал российских реформ» была аккуратно переложена на Международный валютный фонд (в высшее руководство которого, между прочим, входит министр финансов США). На совести МВФ, конечно, много разных грехов, но гораздо важнее отметить, что роль Вашингтона и вообще внешнего мира в российских процессах (и в фазе «доверия», и в период «обвинений») была чудовищно преувеличена. Главным следствием этой самопровозглашенной Западом роли «организатора» российского «перехода» (при этом «организация» не включала в себя финансирование с помощью прямых инвестиций) было усиление антизападных настроений в России и антироссийских — на Западе.

Головоломка российских реформ заключалась в том, что помимо труднодостижимой макроэкономической стабилизации они требовали освоения государством совершенно новых функций, в том числе укоренения государственной власти в организованных электоральных группах и в сознании отдельных граждан, и это в условиях громоздкого и недееспособного государства, отсталой и нерыночной экономики, полученных в наследство от СССР. Именно в этом заключалась наиболее глубокая причина того, почему серьезные либеральные реформы в России так и не состоялись. Они были просто невозможны в складывавшемся десятилетиями социальном и институциональном пространстве при полном исчезновении даже того ограниченного контроля над чиновниками, какой существовал в советское время. Дискурс «неолиберальных реформ», подразумевавший, что советское прошлое почти полностью ушло в историю, привел к тому, что вопрос о том, существуют ли вообще в стране собственность и рынок, оказался подмененным в политических баталиях (и до известной степени в социально-экономической реальности) вопросом об их наилучших формах. «Реформы» также гальванизировали огромные и поначалу дезориентированные лоббистские группы советской эпохи. Культивирование больших надежд оказалось самоубийственным предприятием. В итоге вся вина за бесконечные бедствия России была возложена не на советское наследие, а на «реформы». Правда, поедание и присвоение останков советского прошлого в 1990-е достигли такого размаха, какой мог бы претендовать на масштабы «реформы». Преподав тяжелые и болезненные уроки, она создала новые, хотя все еще очень ограниченные возможности движения вперед.