Предпоследний Декамерон, или Сказки морового поветрия

У меня нет теперь никаких сомнений, что мы должны были стать двумя следующими жертвами этих ублюдков: им нужно было сменить машину, чтобы скрыться незаметно, – а наша как раз прекрасно подходила для такой цели. Живых свидетелей они, конечно, не оставили бы… Кстати, та машина, на которой они приехали, припаркованная напротив нашей, была приметная – поэтому, наверное, их так скоро и поймали…

Некоторые говорили потом, что мы, возможно, ошибались, и ребята в лесу не имели никакого отношения к той банде; нож, дескать, есть у любого грибника – а что без корзин – так может, они спонтанно решили поискать и в кармане имели пакеты…

Не знаю. На нас не напали. Но вели себя более чем подозрительно…

– А что, вполне достоверно, – сказал Максим. – Так все, скорей всего, и было. Ничего ты не ошибаешься. И действительно, ни один грибник не пойдет искать грибы туда, где стоит чужая машина. Так что считай, вы в рубашке оба родились: ребята-то, похоже, грамотные были…

– Слушайте, вы совсем мне ребенка перепугаете! – возмутилась Татьяна. – Она уже ни жива, ни мертва сидит!

– Ну, ма-ма! – запротестовала Королева. – Это совсем не страшно! Чего тут бояться, я что – маленькая?!

– Я лучше знаю, что страшно, а что нет. Вчера ты тоже говорила, что тебе не страшно было там, в овраге… А сама уже полумертвая была от страха, – припечатала ее мать.

– Да-а, если бы все полумертвые так скакали, как она в том овраге… А вот кто точно чуть от страха не умом не повредился – так это мы все, пока ее искали, – улыбнулся Станислав. – Давай, Макс, теперь ты.

– Только пожалуйста! – подняла ладони Татьяна. – Никто не сомневается, что вы видели в жизни много страшного. На войне, и вообще… Поэтому…

– Да нет. Про войну я и сам рассказывать не буду. Потому что там не страшное, а… нет, не ужасное… А то, что за пределами и страха, и ужаса. Не для этой компании. Я расскажу, как пацаном еще, в самом конце советской власти, встретился с палачом. Собственно, о том, как мне впервые в пятнадцать лет стало по-настоящему страшно, – Максим тяжело помолчал несколько секунд, словно мысленно оглядываясь лет на сорок назад, потом поднял голову: – Было это еще, страшно сказать – при Меченом…

История четвертая,рассказанная видавшем разные виды прапорщиком Максимом, о том, как ему выпал случай разговаривать с палачом.

Дело было в Москве, прямо перед уже подзабытым путчем. Я, тогда восьмиклассник, томился в травмпункте: сильно подвернул ногу. Весь длинный темный коридор занят был стульями, на которых ждали своей очереди в кабинет врача пострадавшие. Ожидание тянулось часами, гаджетов тогда и в помине не было – поэтому все постепенно перезнакомились с соседями и стали общаться.

Прямо рядом со мной сидела очень старая бабушка – лет девяноста на вид. Она не то ушибла, не то сломала руку – но не казалась удрученной, держалась бойко, всех подбадривала. Вообще, выглядела очень хорошо для своего возраста. Мы разговорились, и я узнал, что жизнь у бабушки была не сахар: дочь ее попала под машину и стала инвалидом в 25 лет, два внука один за другим пьяными разбились на мотоцикле, но после одного из них осталось потомство: старший мальчик с болезнью Дауна и младшая девочка с детским параличом. Их мать сдала детей в интернат… Такое вот горе. И вообще много чего бабушка перенесла: в войну была эвакуирована, в эвакуации переболела тифом, два мужа подряд умерли… При этом особых болезней она не нажила – все, как у всех: давление пошаливает, спина побаливает… Все очень ей сочувствовали, когда узнали о несчастьях, постигших ее семью, говорили ей какие-то хорошие слова… Я тоже.

И вдруг молодая женщина напротив нагнулась поправить свою повязку на ноге, и из разреза ее платья свесился крестик на цепочке. Старушка толкнула меня в бок: «Смотри! Такая молодая – а с крестиком! Совсем люди с ума посходили! А еще комсомолка, наверное!». Я отодвинулся, повернулся к ней и показал свой – точно такой же крестик, сказав, что я уже не комсомолец. Это была сущая правда: мы с другом как раз незадолго перед этим сожгли свои комсомольские билеты. Ну, а крещен я грудничком еще… Что тут сделалось с милой бабушкой! Ее лицо как-то отвратительно перекосилось, и она буквально напала на меня – разве что не ударила: «Мы не для того попов расстреливали! – орала она на весь коридор хорошим звонким голосом. – Чтобы наши внуки на себя кресты вешали! Я что – зря их из маузера шлепала с их попадьями и поповнами! Чтобы в старости увидеть, как комсомольцы совести лишаются?!». В коридоре враз смолкли разговоры. Кто-то сдавленно спросил: «Бабушка, а вы что – сами в них стреляли, или это вы так, в целом, про то время говорите?». Старуха гордо обернулась: «Конечно, сама! Мне товарищ Михель маузер в восемнадцатом подарил и наказал не жалеть попов и белогвардейщину! Как ловили кого и в расход пускали – я первая шмаляла! Триста штук положила вот этими руками – точно знаю, потом со счета сбилась!».