– А также от любого дерева у дороги, – жестко сказал Станислав. – И от любого прута ограды, к которому ты прикасался. От собаки, которая мимо пробежала, а ты не обратил внимания. А также из воздуха, в котором только что прошел зараженный, а ты его не успел заметить. Наше садоводство, думаешь, единственный очаг? Кругом деревни, где круглый год живут, их вряд ли сожгли, там ведь у людей единственные жилища. Им, скорей, объявили строгий карантин – но можешь ты быть уверен, что его все соблюдают? А ты точно знал, до того, как обнаружил накинутый крючок, что кроме тебя, никакой тощенький паренек или девушка не лазили в ту же церковь помолиться о близких? А если наш бункер в округе не единственный, и еще в нескольких тоже прячутся такие же люди из других сожженных садоводств или деревень? И среди них, как и среди нас, могут быть переносчики – ведь двадцать восемь дней с момента, как все оцепили, еще не прошло! А если ты сам уже болен чумой? Я ведь видел, как ты разговаривал с дочкой той женщины, которую увезли! Ты не думал о том, что можешь передать кому-то заразу и стать убийцей, даже не узнав об этом при жизни?
Митя классически, как и подобает отчитываемому отроку, опустил голову и ничего не ответил.
– Вот все в твоем возрасте считают себя взрослыми и обижаются, что должны кого-то слушаться – учителей, родителей, – мягче продолжал Стас. – Все очень просто: был бы ты действительно взрослый – подумал бы обо всем этом и продолжал молиться в бункере или в лесу, отойдя в сторонку… Как я, как моя жена… Ты думаешь, ее душа не рвется в тот великолепный, красивейший монастырь, намоленный с семнадцатого века? Но мы обо всем этом задумались и предпочли переждать. Ради себя и других. А ты – нет. Потому что пока не имеешь нашего жизненного опыта. Я не говорю тебе: чтоб больше такого не было! Потому что верю, что ты и без меня придешь к тому же выводу.
Митя хлюпнул носом и поднял голову, трогая то челюсть, то скулу:
– Больно же…
– Да, – неумолимо согласился учитель. – И это дополнительно укрепляет мою надежду на то, что ты не сбежишь по личной надобности еще раз. Короче, исчерпан инцидент. Сейчас пойдешь и извинишься перед всеми. А перед мамой и сестрой – отдельно, наедине, это уж сам смотри, как совесть подскажет… Давай, герой, не дрейфь.
Карантинные сидельцы заканчивали обед, подавив в себе возмущение Митиным безумным поступком из уважения к медленно оправлявшейся Татьяне, когда послышался железный звук запираемого изнутри люка, и Митя первый предстал перед неодобрительно уставившимся на него подземным сообществом.
– Господа, мы благополучно все выяснили, – возник за его плечом спустившийся следом Станислав. – Давайте не будем всем скопом добивать Дмитрия. Он все осознал и хочет нам что-то сказать.
– Я – того… – в пугающей тишине выдавил юноша. – Очень извиняюсь перед всеми… Но почти уверен, что никто не пострадает… Я, типа, позаботился об этом… Дядя Стас знает… Хотя это не оправдывает, и все такое… Короче, извините… Я не подумал… Не знал, что… – оборвав покаянную речь на полуслове, раскаявшийся грешник, стремительно развернулся и, врезавшись по дороге в косяк, кинулся к своей двери.
Вновь сгустилась тишина.
– Ну, правда… – сказал, понижая голос, Станислав. – Пусть все это останется в прошлом. Мы не в том положении, чтобы копить обиды… Он ведь молодой парнишка, ему трудней, чем нам… Мы с ним все проработали, будьте спокойны: надолго запомнит. Ручаюсь, что ни такого, ни подобного…
– Да о чем речь! Раз уж среди нас такой профессионал по перевоспитанию трудных подростков… – встав из-за стола, Макс направился в коридор и, минуя в дверях посторонившегося Стаса, буркнул ему в ухо: – То-то у пацана вся морда скособочена… Силен ты, оказывается, прорабатывать… А на тебя и не подумаешь…
– А я и сам не знал, – несколько озадаченно отозвался Стас. – Это у меня дебют. Причем, экспромтом вышло. Но, честное слово, понравилось…
– Так, и не забыли, что сегодня вечером рассказываем о любви! – поднялась вслед за ним Оля Большая. Самое время, – и почти неслышно добавила: – После такой-то науки…
Вечером никого особенно упрашивать не пришлось. Дамы сдержанно рвались в бой первыми, и после ужина и чая с вареньем, едва вновь избранная Королева несмело предложила начинать, скромная возрастная Оля Большая тут же молодо выкрикнула с места:
– Чур, я!
И так была в этот вечер представлена
История первая
,